Камни над головой

Камни над головой

 

Струйка песка потекла по откосу, все набирая си­лу. Глыбы  взорванного ракушечника, утрамбованного временем, потеряли опору, стали скользить вниз.

— Назад! Осыпь!..

Горшков сам прижался к стене, давая товарищу возможность отскочить в безопасное место.

В выработке стало трудно дышать. Лучи шахтерских фонарей вязли в поднятой пы­ли. Место, где только полчаса назад вышли на культурный слой сорок второго го­да, — слой морской травы, бумаг и деталей от радиостан­ции, оказался опять накры­т несколькими кубометрами грунта. Александр Горшков, горный мастер экспедиции, подошел к свежему обвалу. Осмотрел осыпь, еще раз (на всякий случай) попробовал буртовкой кровлю, глянул на закопченные стены подземелий. Опыт работы на   угольной  шахте  «Западная-Капитальная» города Новошахтинска, куда он пришел в восьмидесятом го­ду после службы в армии, да и четыре года, что он   выезжает в свои отпуска с груп­пой «Поиск» Ростовского госуниверситета в каменоломни Аджимушкая, позволяют быстро и точно оценивать проч­ность стен и потолков, возможности ведения поиска. И, тем не менее, он знает, что здесь можно ожидать самого неожиданного, поэтому осмот­реть даже стены лишний раз не помешает.

— Придется расчищать по новой. Давай поочередно — Борис Иванов с Сашей,   а Шурик Григорюк с Леной.

Ребята опустились в глубо­кую низовку, когда-то  «накрытую» рухнувшей  десятиметровой кровлей и частично расчищенную за  последние три года поисковиками. За­шуршали лопаты.

 

Из дневника экспедиции:

«4 августа 1987 года. Про­должаем работы на  за—по «Печатей». Уже третий   год мы вынуждены возвращаться к нему, несмотря на то, что здесь слишком много трудо­емкой работы, — это один из наиболее крупных  завалов. Очевидцы, немногие оставши­еся в живых участники обо­роны подземелий в 1942 году, вспоминают, что для  того взрыва гитлеровцы  израсходовали около двадцати авиа­бомб по 250 килограммов. И это не случайно, немцы зна­ли через перебежчиков   и предателей, что где-то в этом районе находился штаб под­земного гарнизона. Знали, но ошиблись метров на шесть­десят…».

 

* * *

…Подполковник Бурмин стоял у стола в штабе и смотрел на качающееся пламя коптилки. Он опять и опять возвращался к тем   вопро­сам, которые уже второй месяц слышал от своих солдат — и когда держали оборону уже здесь, в каменоломнях, — почему, имея три (!) армии на Акмонае, мы вынуждены были отступать? Почему  мы  не смогли обеспечить надежную оборону пусть даже не на первой  линии, а на второй или на третьей?

Еще в марте-апреле, когда армии Крымского фронта все получали и получали пополнение для ожидавшегося наступления, когда даже в его 24-й полк 55-й танковой бригадыприбыли новые машины, подполковник Бурмин Г. М. неоднократно обращался и требовал в шта­бе фронта разрешения стро­ить хотя бы земляные укрытия для техники и личного состава. Да разве он  один ходил с этим вопросом?!.. Но командование фронта отка­зывало,  аргументируя тем, что «это подорвет наступатель­ный дух войск». Поэтому,  о какой второй или третьей ли­нии обороны можно говорить, если   не   было и  пер­вой?!

И когда 8 мая фашис­ты, опередив наши   войска, сами перешли в наступление, то вгрызавшиеся в землю подразделения не могли удержать позиции. Резервы,  находив­шиеся слишком близко от переднего края, были смяты в первые же дни боев и отка­тывались на Керчь.

За шесть дней боев от полка  подполковника Бурмина осталось несколько израненных десятков танкистов.

Уже идет июль 1942 года. Уже второй месяц они про­должают держать в своих ру­ках этот маленький  клочок подземной, но советской тер­ритории, превратив его в крепость, продолжают унич­тожать врага даже в этих не­имоверно тяжелых условиях. Гитлеровцы постоянно взрывают выработок, травят   га­зом, забрасывают минами. Не хватает воды, продуктов минимум — на человека 50 граммов крупы, 10 граммов концентрата, 100 граммов са­хара (благо, хоть его на бывших складах военторга в подзе­мельях оказались большие за­пасы)… С мая, из более, чем тринадцати тысяч бойцов и командиров осталось чуть больше двух тысяч — остальные отравлены газом, погибли под обвалами, в ночных атаках, захвачены в плен… Несколько дней назад погиб на мине-ловушке первый командир подземного гарнизона полковник Ягунов П.М.. И еще известия – Севастополь, последняя надежда защитников Аджимушкая на возможный десант – пал…

Теперь  ему,  сменившему полковника Ягунова, надо решать: как быть дальше?..

Стены задрожали от мощных близких взрывов, с по­толка посыпалась  каменная крошке, пламя коптилки  за металось птицей и потухло. Все пришло в движение. Раз­дались   голоса командиров штаба, отдающих распоряже­ния связным и охране. Минут через пять комиссар подзем­ного гарнизона батальонный комиссар И. П. Парахин ска­зал, что в пятидесяти   метрах от штаба гитлеровцы произвели мощный взрыв, рух­нула большая часть  кровли, сквозь   завал пробивается свет, есть жертвы.

Бурмин еще раз прошел по выработке. Остановился.

«Мы  будем   продолжать борьбу.  Необходимо   про­должать попытки связаться с  Керченским подпольем   и жечь, жечь землю под  но­гами гитлеровцев, сковывать как можно больше их  сил здесь… На сколько будет  в наших возможностях…».

 

Из дневника экспедиции:

«4 августе 1987 г. Свет фо­нарей стал тусклее — сели аккумуляторы.  Ребята   уже раза по четыре сменили друг друга в раскопе, пока опять не стали мелькать во взор­ванном  известняке   темные пятна культурного слоя.

Саша Григорюк только уступил место ребятам и  сел к стене. Жарко. Так жарке что бывает даже у него на заводе в городе Новошахтинске, где он работает инженером-махаником. Нет этих давящих потолков надорванного камня, сырости. Да и устаешь там меньше, хотя  и на заводе работа не сахар.

— Саша, с тебя дым пошел, — засмеялась студентка РГУ Лена Басич, будущая учительница. — Куртка мок­рая.

— А сейчас еще и инеем покрываться начнет, — улыбнулся стерший группы и самый старший по возрасту керчанин Борис Иванов.

…Влажность в  некоторых местах каменоломен так велика, а температуре даже в самые жаркие дни не подни­мается выше +4°, что на мокрых от пота свитерах мы часто наблюдали появление инея — капелек влаги.»

* * *

…В тот день на завале «печатей» Сашей Шкуриным   и Борисом Ивановым был найден небольшой черный  пенал — солдатский медальон. Открывали в подземельях, чтобы не менять температуру. Аккуратно, чтобы не посерел от времени рулончик бумаги — вкладыш, на котором обычно заполнялись данные на военнослужащего. Но много медальонов за эти годы мы находили и с незаполненными  вкладышами — не  любили   их  солдаты. А заполнен ли этот? Даже руки от волнения подрагивают.

Пять лучей от фонарей на каскад ребят падали на  эту полоску бумаги. Откроется ли еще одно имя защитника?

Вкладыш был чист…

….До боли обидно бывает в такие минуты. Сколько  сделано  работы,  перевернуты тонны грунта и камней, чтобы вырвать хотя бы еще одно имя,  и ничего.

Но бумага подсыхала под светом фонарей, и на вкладыше появились слабые штри­хи чернил. А потом, уже в кабинете заведующего Аджимушкайским музеем, после нескольких часов просушки, очистки, подсветки, увеличения прочли:

Голум(т)бович  Арнольд Аронович, год рождения 1899.

военное звание — (неразборчиво)… 111 ранга

Уроженец: РСФСР, Донском край, город Ростов.

Адрес е«мьн: Голум(т?)бович С.М.

Аз. ССР, гор. Баку, ул. …(неразборчиво) № 205.

 

Кто он и каким был? Может быть, живы еще твои родные? А может, до сих пор пытаются через архивы найти своего отца или брата? Пока одни только вопросы. Родные до сих пор не найдены…

 

В. Щербанов

 

 

 

 

Пропавших бесследно – нет

 

Да «у войны не женское лицо», не женские руки, но женская боль, слезы и глаза.

Эта глубинная не проходящая боль, наверное, впервые меня кольнула еще в детстве, когда я упросил свою бабушку Марию Александровну Подолянову рассказать о войне. Нет не о боях и атаках она говорила, а о том, как в мае 1941 года проводила,  своего мужа, коммуниста, в военные лагеря на переподготовку, оставшись одна с тремя  детьми мал-мала меньше, о начале войны, заставшей моего деда в учебных лагерях под Киевом, о бомбежках, о долгих месяцах оккупации, ставших нескончаемой ночью, о том как поднимала детей, когда муж с войны не вернулся…  Рассказывала, а в глазах была такая бездонная боль и мука, что уже и не глаза смотрели на меня, а две кровоточащие раны сердца.

И уже потом часто приходилось видеть такие же «раны», встречаясь с женщинами старшего поколения по поисковой   работе. Встречаться с теми,  кто проводил в тяжелый час для Родины своего сына, мужа, отца, кто пережил оккупацию и голод, самые трудные для себя дни все ждал близкого человека с фронта, кто ждал когда восстанавливал и строил, кто ждет и сегодня…

За многие годы поисковых экспедиций в каменоломнях мы находили лишь солдатские медальоны, отдельные списки, иногда папки с документами. Но мы знали, что где-то здесь, в мрачной паутине черных выработок, лежат захороненные последние дни борьбы подземного гарнизона документы штаба. Документы, которые помогут узнать правду о Керченской трагедии сорок второго, о жизни, борьбе тысяч бойцов и командиров, которых предало командование Крымфронта, но которые выполнили до конца последний приказ и шесть месяцев (!) в окружении сковывали пять (!) гитлеровских полков… И только в 1887 году, продолжая расчистку одного из завалов, наш поисковик Сергей Коновалов из Одессы извлек  из-под  плит кровли вначале останки ротно­го миномета, а затем и металлический ящик с сырыми бумагами.  Ящик рассыпался от времени и ржавчины, но 119 (!) документа, частично или полностью удалось  реставрировать специалистам Одесско­го управления внутренних дел. Среди полуистлевших листков протоколы  партсобраний за июль 1942 года (к тому вре­мени уже прошло три месяца как их всех вычеркнули из списков военнослужащих Красной Армии и из списков жи­вых!), приказы по подземному гарнизону об усиления дисциплины, списки личного состава 2.го батальоне подземного гарнизона, акты о смерти на погибших и умерших, наградные листы. И хотя это были не совсем те документы, которые мы искали, но это была наша удача, это была победа человеческой  Памяти над Забвением!

 

… С Керченского полуострова Иван прислал лишь единственное письмо в последних чис­лах апреля 1942 года. Выслал денежный аттестат, сообщал, что был на курсах младших командиров, и ему присвоено звание младший лейтенант. Хорошее, спокойное   письмо, и лишь в конце приписка: «…переживаем ужасы войны. Береги  здоровье. Воспитывать детей придется, возможно, одной. Выхода у нас отсюда нет. Ляжем все здесь…»

И больше за всю войну Анна Иудовна Усатая не получила от мужа ни  строчки. Но лишь отгремели победные залпы, стала писать и ходить по инстанциям. Сколь­ко писем было отправлено, сколько дверей открыто в ее хождениях!.. А когда подросли дочка и сын стали вместе с Риммой и Володей писать и ходить. Но все ссылались на извещение, которое пришло уже после войны: «… пропал без вести». И намекали, намекали, а порою и откровенно: «Чего мешаете работать. Он, может, с немцами за границу ушел, а вы его ищите?!.»

А в конце пятидесятых годов в краснодарской газете прочитали материал о солдате, который 17 лет провел в госпиталях после тяжелого ранения под Керчью в мае сорок второго. Он был пулеметчиком и с группой бойцов прикрывал отступление с   полуострова. «…Танки расстреливали нас с близкого расстояния. После очередного взрыва я был ранен. Меня вытащил из окопа Роговой, взвалил на себя и тащил в тыл. Но через несколько метров Роговой был убит…»

О Роговом ли Иване рассказал тот солдат, после стольких лет забытия. Анна Иудовна не знала, но казалось, что говорил о ее муже. А в шестидесятые годы семье сообщили, что по спискам, найденным в Аджимушкайских каменоломнях, проходит Роговой Иван Моисеевич, и тогда сомнения отпали – он!

И уже в 1988 году по документам штаба 2-го батальона, удалось узнать дальнейшую судьбу этого человека.

 

«Роговому Ивану Моисеевичу за умелые действия и бесстрашие, проявленные при обороне Аджимушкайских каменоломен, в июле 1942 года командованием подземного гарнизона присвоено очередное воинское звание – старший лейтенант.»

 

«Старший лейтенант Роговой Иван Моисеевич, 1902 г.р., беспартийный, образование высшее. В РККА с 01.10.41 года. В боях по обороне каменоломен с 15 по 19.05.42 г. проявил геройство и мужество. Был ранен. Представлен к ордену Боевого Красного Знамени. Июль 1942 г.»

 

Тогда же был найден и еще один документ об этом командире – Акт на погибшего. Где было сказано, что «… Роговой И.М. умер в каменоломнях в августе (!) 1942 года…»

* * *

… Начало июля 1989 года мы встречали в Керчи в суете по открытию очередной экспедиции журнала «Вокруг света». Составляли планы работы, намечали районы поисков.

Девятого июля к музейному домику подошла пожилая седая женщина.

– Простите, в журнале «Вокруг света» в этом году была статья, что нашли документы штаба батальона. Там есть фамилия Московкин С.Ф. Мой муж пропал без вести здесь, под Керчью, в сорок втором. Я Московкина Анна Степановна…

Анна Степановна достала фотографии мужа, рассказывала о недолгой совместной жизни, говорила о последнем письме перед отправкой  в Керчь, об извещении, о том как поднимала сына. После войны Анна Степановна замуж не вышла, все ждала ЕГО. По всем ответам  Степан Федорович Московкин проходил «пропавшим  без вести» уже в июне, а по документам штаба 2-го батальона, еще в конце августа сорок второго политрук 4-й роты подземного гарнизона Московкин С.Ф. был жив и продолжал сражаться.

Я тогда слушал ее, а казалось, что слушаю другую женщину и тоже Анну. Анну Марковну Ширинкину – жену еще одного командира, участника подземной эпопеи. Ее адрес и данные также были найдены на полусгнивших листках штабного сейфа: «Лейтенант Ширинкин Иван Андреевич, 1922 г.р.; адрес семьи: г. Ростов-на-Дону, ул. Соколова, 32…»

 

Анна и Иван поженились в тридцать восьмом. Он был военным, служил под Новочеркасском. Он, все по военным городкам, она вместе с ним. Говорила, что рожать за переездами было некогда. А потом все, как у тезки и Анны Московкиной, и Анны Усатой; война, через год извещение, замуж не вышла. Всю жизнь ждала хотя бы весточку о муже. Не мерилось сердце женщины с казенной, бездушной формулировкой. О судьбе своей не любила рассказывать, да и злых языков боялась. Сколько выслушала упреков и гадости об Иване!

Но мы известие о муже принесли поздно. В 1982 году, когда в Аджимушкае открылся монумент всем павшим, в том числе и ее мужу, Анна Марковна Ширинкина погибла. Погибла, так ничего и не узнав о муже…

Судьбы этих трех женщин – еще три трагедии Аджимушкая, еще три трагедии войны, еще три вечных памятника аджимушкайцам и всем павшим.

 

И вот еще ирония судьбы. Список на умерших в каменоломнях по 2-му батальону на середину августа 1942 года, где записаны лейтенант Ширинкин И.А. и старший луйтенант Роговой И.М., и где указаны их адреса и инициалы жен, подписан был… политруком Московкиным.

 

… Мы сидели в небольшой ростовской квартире, где живет сейчас Анна Иудовна Усатая и ее дочь Роговая Римма Ивановна. Анна Иудовна все рассказывала, и рассказывала о своей жизни, и об Иване, и не в прошедшем времени, не как о былом, а как о сегодняшнем и настоящем. И глядя на морщинки и снежно-белые волосы женщины, я лишний раз подумал: как же вам было трудно в этой жизни уважаемая Анна Иудовна …

уважаемая Анна Степановна…

уважаемая Анна Марковна…

Уважаемые…

Нет, врут все казенные отписки – не ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ тысячи таких же Иванов, Ибрагимов, Арсенов… Они не могли бесследно пропасть, если их помнят и ждут даже сегодня, через пятьдесят с лишним лет!

 

 

В. Щербанов