Сверстники

 

ОНИ ВЫШЛИ молча, освещая дорогу среди камней Аджимушкая слабым  светом карманного фонаря. Не армейской форме пятна под маскхалат, рукава закатами выше локтя, на ру­башке эмблема одной из дивизий СС,   подкрашенная краской прогнивших местах. Шли молча, говорить яв­но было не о чем. Расстре­лянные стены с кровавыми пятнами ржавого металла в глубоких выбоинах их не ин­тересовали. Один  из экипи­рованных под канувших   от­швырнул носком армейского ботинка  пробитую   пулями ржавую колобку противогаза, словно   консервную   банку, что-то негромко   «пошутил», и задние, ехидно засмеялись. Заметив в разломах  скалы свет фонарей, пошли   туда. В раскопе среди отвалов пес­ка и камня работали двое ре­бят и девушка в шахтерских касках.

Передний  скептически ос­мотрел из-под горбатой фа­шистской каски, обтянутой зе­леноватой  сеткой,   находки ребят.

— Это и все?

Седьмого августа действи­тельно находок было немно­го. Участники очередной историко-патриотической экс­педиции журнала «Вокруг све­та» просеивали уже не пер­вую тонну грунта, а под лопа­той — лишь серый цвет извест­няка да капельки срывающе­гося теплого пота. Но поиско­вики, сейчас меньше всего думали об этом, а вре­мя от времени поглядывали на небольшое углубления, где в начале дня была при­открыта еще одна трагиче­ская строка Аджимушкая из 1942 года. Под тонким слоем леска  обнаружили останки еще одного защитника под­земной цитадели. Боец уми­рал, видимо, в муках — не­естественное положение рук, головы… Но документов нет. Еще один неизвестный солдат.

Могилы скольких неизвест­ных бойцов и  командиров нашла только  наша группа «Поиск» Ростовского госуниверситета за шесть лет робо­ты   в каменоломнях   под Керчью?! А сколько таких могил, неизвестных судеб, останков ребят, считающихся без вести пропавшими, еще лежит под этими завалами Аджимушкая…

…Семнадцатилетняя учащая­ся Ростовского училища искусств Лена Загускина и газоэлектросварщик  Керченского стекольного завода   Борис Иванов, оставив лопаты, под­нялись  из своего раскопа. Передний парнишка, которо­го друзья называли  Голуб­цом, не смущаясь, глянул на грязную одежду поисковиков, на запыленные лица:

— Слабовато… Столько ра­ботаете ради этого?..

Ребята молчали. Смотрели на этих, уже, не мальчишек, а парней, которым через год-два идти в армию, и не зна­ли, что сказать: до того неожиданно было увидеть здесь, в травленных газом подземель­ях, где на каждом шагу следы человеческой несгибаемости и человеческой трагедии этих «поклонников» фашистских символов.

— Ну, а вы зачем сюда хо­дите?

«Босота», как в Керчи на­зывают без толку шатающих­ся мальчишек,  насторожилась;

— Посмотреть, покопаться…

Ну, а зачем каска?

Ответили не сразу:

— Чтобы головой не бить­ся.

И опять  недружелюбный вопрос:

— А почему же немецкая?

Голубец посмотрел на си­дящих на камнях «корешей», улыбнулся:

— А наши все гнилые.

Да, действительно, те сол­датские каски, которые  мы находили в подземельях, ча­ще всего проржавевшие от повышенной влажности и сы­рости камня, пробитые  пулями и осколками,  раздавленные глыбами во время обвалов, сорок пять лет назад. Гитлеровских касок в камено­ломнях нет. С мая по ок­тябрь  1942 года фашисты неоднократно пытались ворваться в подземелья и унич­тожить советских людей, ко­торые, были вынуждены дер­жаться в выработках 170 дней, превратив их в неприступную цитадель. Да, попытки были. Но, даже тогда, оставшиеся каски врага (чаще вместе с головой) гарнизон  выбрасы­вал наружу или использовал. Для различных нужд.

Не вошли гитлеровцы в каменоломни и в сорок четвертом, когда высадился наш десант, а сами фашисты пре­красно понимали, что подземелья — отличные укрытия, но боялись этой стреляющей темноты, хотя к тому време­ни подземный гарнизон погиб, а в выработках находи­лись лишь малочисленные группы партизан.

 

…Эту выгоревшую от времени фотографию я часто показываю поисковикам, особенно тем, кто впервые вы­езжает в экспедицию под Керчь.

Одиннадцать мальчишеских лиц все также молодо, как и сорок с лишним лет назад глядят с фотоснимков. До усов еще недоросли, ни седин и ни морщинок — старшему из них чуть больше девятнадцати. Не став мужчинами, они стали солдатами

Да и то, что за солдаты? От военного человека лишь шинель да шапка-ушанка, а так пацаны. Курсанты Воронежской школы радиосвязи. В первых числах мая 1942 года брошены на Крымский фронт под Керчь. Тогда же и сфотографировались, еще до передовой, ведь скоро должно было быть наше наступление…

Эту фотографию подарил группе «Поиск» Ростом омич Николам Федорович Татарников в 1983 году. Тогда мы с ним второй год работали в экспедициях Аджимушкая, но эти подземелья были ему памятны еще по сорок второму — болью окружения и мужеством товарищей, их смертью, беспамятством газовых атак, памятью, пленом.

 

Из воспоминаний Н. Ф. Татарникова:

«На фронт меня сразу не пустили, предложили только в училища, да и то предупредили, что не в каждое еще возьмут (мой рост тогда был всего 145 сантиметров). И поэтому в заявлении написал коротко — прошу зачислить в военное училище. 25 декабря 1941 года я уже в поезде, который шел в Новосибирск, куда эвакуировалась из Воронежа военная школа радиоспециалистов.

А 2 или 3 мая сорок второго нас высадили под Керчью. Восьмого началось гитлеровское наступление, и наши части, среди которых было слишком много необстрелянных, почти невооруженных бойцом стали откатываться к проливу.

Часть подразделений, в том числе и из нашей 44-й армии была брошена в район Аджимушкайских каменоломен для прикрытия отхода основных войск. Неразбериха. Постоянный вой пикирующих бомбардировщиков, взрывы и неудержимые потоки людей и техники к переправе. Нам приказали занять оборону с противотанковыми ружьям (ПТР) и остановить танки             Манштейна. Когда мне вручили ПТР, которое было выше               меня сантиметров на 70, возник вопрос: что с ним делать? Я такого ружья никогда не, видел, а изучать его было уже некогда. Два дня с гранатами и ПТР держали оборону, потом нас танки смяли.             Тогда то мы, оставшиеся в живых, окруженные, ушли в подземелье. Там же встретил, некоторых ребят из училища с кем еще недавно фотографировались и о таком не думали.

Потом больше месяца подземной войны, газы, взрывы при выполнении очередного задания штаба гарнизона группой бойцов были захвачены в плен. А затем — четыре года в застенках концлагерей: Славута, Шепетовка, Львов, Гомерштейн, Бухенвальд, Байсфиорт..:».

 

УЖЕ ЧЕТЫРЕ года мы работали в экспедициях с Николаем Федоровичем (хотя ему уже и тяжеловато — годы), но он так и не смог привыкнуть сдерживаться, когда находили останки солдат. Спазмы перехватывали горло, начинал задыхаться, говорить не мог…

 

Из дневника экспедиции:

«27 августа 1986 г. Сегодня рабочий день опять затянулся. Продолжали раскопки на северной стороне завала «Всадник», где вчера обнаружили останки трех человек. Пять часов кряду посменно с Игорей Бессарабовым расширяем раскоп, много потратили времени, чтобы распилить сползающую плиту, сейчас опасности обвала уже нет. Вверху стоят ребята. Давно закончился рабочий день, можно идти в лагерь, но не уходят — всех интересует вопрос: узнаем ли имена.

Николай Федорович через каждые три минуты уходит в темные выработки и курит.            Сегодня он курит особенно много.

Игорь снимает последний слой грунта. Теперь надо определить причину гибели людей.

Переломов костей не обнаружено. Нет в районе останков инородных металлических тел (осколков, пуль). Но скелеты всех троих в неестественных позах, кисти рук закрывают лицо — это признак с гибели от удушья — газы… По остаткам одежды можно определить, что один из них командир, два других — солдаты. В нагрудном кармане одного из солдат нашли медаль он с записью:

МЕЙЛАХС Б. Э. 1924 года рождения

Омская обл. г. Томск

 

…Нашего ветерана разыскал метрах в двадцати от раскопа. Лицо бледное, пальцы с огоньком папиросы подрагивают, глаза красные,  влажные.

Понимаешь… Это я выжил. А все наши ребята… Они почти все здесь остались».

 

Из тех одиннадцати  курсантов Воронежской школы радиосвязи, что смотрят с фотографии, в живых осталось только двое. Самому старшему  из них было  чуть больше   девятнадцати. А сколько их было всего восемнадцати – девятнадцатилетних только в Аджимушкае заслонивших клочок советской земли и всю страну? Две ты­сячи, пять?.. Сколько их было, мальчишек-курсантов из Винницкого и Буйнакского пехотных, Ярославского авиаци­онного, Краснодарского танкоистребительного училищ! Сколько?!..

И мы задавали себе вопрос: откуда берутся эти сегодняшние   переростки  со смещенными понятиями со свастиками и эмблемам гитлеризма, которые мелька­ют, время от времени и в Керчи, и в Ростове, и в Москве?..

 

…В том, 1987 году, лето в Крыму  выдалось влажным. Трава  разрослась и стояла шубой поверх вороном и старых траншей.

Полевой лагерь экспедиции журнала «Вокруг света» жил своей обычной жизнью. Утром под флагом, взлетевшим на флагштоке, я или комиссар Алик Абдулгамидов, работник Дагестанского телевидение, недавний выпускник РГУ, проводили развод на работу. А уже минут через пятнадцать, несмотря на крымскую жару, которая иногда доходила до +38°, поисковики в свитерах и куртках уходили до трех часов дня в сырость  и холод подземелий.

 

Из дневника экспедиции:

« 9 августа 1987 г.  Вчерашние гости появились опять. Форма одежды та же, что и день назад. Разговорились. Все же хочется понять этих парней, учащихся СПТУ, проживающих в поселке завода имени Войкова, и таких, как они.

Замечаю на левой кисти одного из них синие буквы наколки (ну все, как из кино взято!).

— Лева, — давлю в себе раздражение и злость на эти здоровенных  оболтусов, — а зачем же тебе орел?

Он посмотрел на правый свой рукав, где выше локтя распластался гитлеровский орел (с одним лишь отличием — в когтях не паук свастики, а металлическая звездочка) улыбнулся:

— Чтобы внушительнее было. Чтобы боялись…

Стоят, ухмыляются, а взгляды неспокойные, видно, и сами не уверены в своих словах и в себе.

Подошли еще поисковики — их сверстники. И я ловлю себя на мысли, что глядя на них, не, сравниваю, кто, лучше, а пытаюсь найти, в чем между ни­ми разница. Все они одного поколения, одного   возраста. И даже учатся,  как и «закамуфлированные» В. Шабанов, С. Ткаченко, Р. Беляев, в профтехучилище и поиско­вики Виктор Фоменко и Андрей Панов — только один в Ростове, другой в Керчи,  и Лена Загускина тоже в училище, правда, в училище искусств, а Саша Шнурин в девятом классе Дубовской средней школы.   Виктор Фоменко  даже одет в такую же военную, как и «гости»- форму, только   в нашу, советскую, с погонами курсанта военно-спортивного клуба «Призывник». А керчанин Андрей Панов пришел из героико-патриотического клуба «Эльтиген». Но вот из гостей так никто и не сказал ничего о своих интересах и  о том, чем занимаются до и после училища, кроме: «ходим под скалу… в войну играем», — и то в фашистской форме.

— Ладно, пошли. Некогда. — Поисковики поворачиваются и идут к умывальнику.   После обеда старший группы днепропетровец Олег Веревкин опять уводит под землю — в конце рабочего дня вышли на интересные находки, и сейчас надо успеть пообедать».

 

…Каждый день приносил что-то новое: солдатские медальоны, печати  Крымского фронта, опять сотни снаря­дов, мин, гранят, фрагменты фронтовых писем, газет… И с опять встречи с подземными «неформалами», И хотя  на рукаве Левы Голубца уже не было гитлеровского стервятника, но осталось   ощущение, что они так и  не поняли неприязненных взглядов поисковиков, почему керчанин Борис Иванов забрал у них горбатую каску и разбил ее в лагере. А вот мы понимали, что их запоздалыми проповедями и нравоучениями  не  достать. И если они с детства пропустили что-то важное и главное, если старшее поколение им с детства не дало, не вложило тот стержень патриотизма, на котором впоследствии вырастает прочный характер человека, то это уже проблема… И не стоит сейчас нам гадать, когда и что, мы упустили в проблемах молодежи. Сейчас нужнее конкретные и действенные  пути исправления. И если идти через неформальные организации, что сейчас  так модно,  то обязательно и через неформальные, интересные, нужные дела для ребят. Дать им возможность найти себя, свое место. Ведь даже наша группа, наша экспедиция — в поиске не только имен и документов, а еще и в поиске чего-то главного в себе, в жизни.

 

В. Щербанов

 

 

 

Камни над головой

 

Струйка песка потекла по откосу, все набирая си­лу. Глыбы  взорванного ракушечника, утрамбованного временем, потеряли опору, стали скользить вниз.

— Назад! Осыпь!..

Горшков сам прижался к стене, давая товарищу возможность отскочить в безопасное место.

В выработке стало трудно дышать. Лучи шахтерских фонарей вязли в поднятой пы­ли. Место, где только полчаса назад вышли на культурный слой сорок второго го­да, — слой морской травы, бумаг и деталей от радиостан­ции, оказался опять накры­т несколькими кубометрами грунта. Александр Горшков, горный мастер экспедиции, подошел к свежему обвалу. Осмотрел осыпь, еще раз (на всякий случай) попробовал буртовкой кровлю, глянул на закопченные стены подземелий. Опыт работы на   угольной  шахте  «Западная-Капитальная» города Новошахтинска, куда он пришел в восьмидесятом го­ду после службы в армии, да и четыре года, что он   выезжает в свои отпуска с груп­пой «Поиск» Ростовского госуниверситета в каменоломни Аджимушкая, позволяют быстро и точно оценивать проч­ность стен и потолков, возможности ведения поиска. И, тем не менее, он знает, что здесь можно ожидать самого неожиданного, поэтому осмот­реть даже стены лишний раз не помешает.

— Придется расчищать по новой. Давай поочередно — Борис Иванов с Сашей,   а Шурик Григорюк с Леной.

Ребята опустились в глубо­кую низовку, когда-то  «накрытую» рухнувшей  десятиметровой кровлей и частично расчищенную за  последние три года поисковиками. За­шуршали лопаты.

 

Из дневника экспедиции:

«4 августа 1987 года. Про­должаем работы на  за—по «Печатей». Уже третий   год мы вынуждены возвращаться к нему, несмотря на то, что здесь слишком много трудо­емкой работы, — это один из наиболее крупных  завалов. Очевидцы, немногие оставши­еся в живых участники обо­роны подземелий в 1942 году, вспоминают, что для  того взрыва гитлеровцы  израсходовали около двадцати авиа­бомб по 250 килограммов. И это не случайно, немцы зна­ли через перебежчиков   и предателей, что где-то в этом районе находился штаб под­земного гарнизона. Знали, но ошиблись метров на шесть­десят…».

 

* * *

…Подполковник Бурмин стоял у стола в штабе и смотрел на качающееся пламя коптилки. Он опять и опять возвращался к тем   вопро­сам, которые уже второй месяц слышал от своих солдат — и когда держали оборону уже здесь, в каменоломнях, — почему, имея три (!) армии на Акмонае, мы вынуждены были отступать? Почему  мы  не смогли обеспечить надежную оборону пусть даже не на первой  линии, а на второй или на третьей?

Еще в марте-апреле, когда армии Крымского фронта все получали и получали пополнение для ожидавшегося наступления, когда даже в его 24-й полк 55-й танковой бригадыприбыли новые машины, подполковник Бурмин Г. М. неоднократно обращался и требовал в шта­бе фронта разрешения стро­ить хотя бы земляные укрытия для техники и личного состава. Да разве он  один ходил с этим вопросом?!.. Но командование фронта отка­зывало,  аргументируя тем, что «это подорвет наступатель­ный дух войск». Поэтому,  о какой второй или третьей ли­нии обороны можно говорить, если   не   было и  пер­вой?!

И когда 8 мая фашис­ты, опередив наши   войска, сами перешли в наступление, то вгрызавшиеся в землю подразделения не могли удержать позиции. Резервы,  находив­шиеся слишком близко от переднего края, были смяты в первые же дни боев и отка­тывались на Керчь.

За шесть дней боев от полка  подполковника Бурмина осталось несколько израненных десятков танкистов.

Уже идет июль 1942 года. Уже второй месяц они про­должают держать в своих ру­ках этот маленький  клочок подземной, но советской тер­ритории, превратив его в крепость, продолжают унич­тожать врага даже в этих не­имоверно тяжелых условиях. Гитлеровцы постоянно взрывают выработок, травят   га­зом, забрасывают минами. Не хватает воды, продуктов минимум — на человека 50 граммов крупы, 10 граммов концентрата, 100 граммов са­хара (благо, хоть его на бывших складах военторга в подзе­мельях оказались большие за­пасы)… С мая, из более, чем тринадцати тысяч бойцов и командиров осталось чуть больше двух тысяч — остальные отравлены газом, погибли под обвалами, в ночных атаках, захвачены в плен… Несколько дней назад погиб на мине-ловушке первый командир подземного гарнизона полковник Ягунов П.М.. И еще известия – Севастополь, последняя надежда защитников Аджимушкая на возможный десант – пал…

Теперь  ему,  сменившему полковника Ягунова, надо решать: как быть дальше?..

Стены задрожали от мощных близких взрывов, с по­толка посыпалась  каменная крошке, пламя коптилки  за металось птицей и потухло. Все пришло в движение. Раз­дались   голоса командиров штаба, отдающих распоряже­ния связным и охране. Минут через пять комиссар подзем­ного гарнизона батальонный комиссар И. П. Парахин ска­зал, что в пятидесяти   метрах от штаба гитлеровцы произвели мощный взрыв, рух­нула большая часть  кровли, сквозь   завал пробивается свет, есть жертвы.

Бурмин еще раз прошел по выработке. Остановился.

«Мы  будем   продолжать борьбу.  Необходимо   про­должать попытки связаться с  Керченским подпольем   и жечь, жечь землю под  но­гами гитлеровцев, сковывать как можно больше их  сил здесь… На сколько будет  в наших возможностях…».

 

Из дневника экспедиции:

«4 августе 1987 г. Свет фо­нарей стал тусклее — сели аккумуляторы.  Ребята   уже раза по четыре сменили друг друга в раскопе, пока опять не стали мелькать во взор­ванном  известняке   темные пятна культурного слоя.

Саша Григорюк только уступил место ребятам и  сел к стене. Жарко. Так жарке что бывает даже у него на заводе в городе Новошахтинске, где он работает инженером-махаником. Нет этих давящих потолков надорванного камня, сыростн. Да и устаешь там меньше, хотя  и на заводе работа не сахар.

— Саша, с тебя дым пошел, — засмеялась студентка РГУ Лена Басич, будущая учительница. — Куртка мок­рая.

— А сейчас еще и инеем покрываться начнет, — улыбнулся стерший группы и самый старший по возрасту керчанин Борис Иванов.

…Влажность в  некоторых местах каменоломен так велика, а температуре даже в самые жаркие дни не подни­мается выше +4°, что на мокрых от пота свитерах мы часто наблюдали появление инея — капелек влаги.»

* * *

…В тот день на завале «печатей» Сашей Шкуриным   и Борисом Ивановым был найден небольшой черный  пе­нал — солдатский медальон. Открывали в подземельях, чтобы не менять температу­ру. Аккуратно, чтобы не посерел от времени рулончик бумаги — вкладыш, на кото­ром обычно заполнялись дан­ные на военнослужащего. Но много медальонов за эти го­ды мы находили и с неза­полненными  вкладышами — не  любили   их  солдаты. А заполнен ли этот? Даже руки от волнения подрагивают.

Пять лучей от фонарей на каскад ребят падали на  эту полоску бумаги. Откроется ли еще одно имя защитника?

Вкладыш был чист…

….До боли обидно бывает в такие минуты. Сколько  сде­лано  работы,  перевернуты тонны грунта и камней, чтобы вырвать хотя бы еще одно имя,  и ничего.

Но бумага подсыхала под светом фонарей, и на вкладыше появились слабые штри­хи чернил. А потом, уже в кабинете заведующего Аджимушкайским музеем, после нескольких часов просушки, очистки, под­светки, увеличения прочли:

Голум(т)бович  Арнольд Аронович, год рождения 1899.

военное звание — (неразборчиво)… 111 ранга

Уроженец: РСФСР, Донском край, город Ростов.

Адрес е«мьн: Голум(т?)бович С.М.

Аз. ССР, гор. Баку, ул. …(неразборчиво) № 205.

 

Кто он и каким был? Может быть, живы еще твои родные? А может, до сих пор пытаются через архивы найти своего отца или брата? Пока одни только вопросы. Родные до сих пор не найдены…

 

В. Щербанов

 

 

 

 

Пропавших бесследно – нет

 

Да «у войны не женское лицо», не женские руки, но женская боль, слезы и глаза.

Эта глубинная не проходящая боль, наверное, впервые меня кольнула еще в детстве, когда я упросил свою бабушку Марию Александровну Подолянову рассказать о войне. Нет не о боях и атаках она говорила, а о том, как в мае 1941 года проводила,  своего мужа, коммуниста, в военные лагеря на переподготовку, оставшись одна с тремя  детьми мал-мала меньше, о начале войны, заставшей моего деда в учебных лагерях под Киевом, о бомбежках, о долгих месяцах оккупации, ставших нескончаемой ночью, о том как поднимала детей, когда муж с войны не вернулся…  Рассказывала, а в глазах была такая бездонная боль и мука, что уже и не глаза смотрели на меня, а две кровоточащие раны сердца.

И уже потом часто приходилось видеть такие же «раны», встречаясь с женщинами старшего поколения по поисковой   работе. Встречаться с теми,  кто проводил в тяжелый час для Родины своего сына, мужа, отца, кто пережил оккупацию и голод, самые трудные для себя дни все ждал близкого человека с фронта, кто ждал когда восстанавливал и строил, кто ждет и сегодня…

За многие годы поисковых экспедиций в каменоломнях мы находили лишь солдатские медальоны, отдельные списки, иногда папки с документами. Но мы знали, что где-то здесь, в мрачной паутине черных выработок, лежат захороненные последние дни борьбы подземного гарнизона документы штаба. Документы, которые помогут узнать правду о Керченской трагедии сорок второго, о жизни, борьбе тысяч бойцов и командиров, которых предало командование Крымфронта, но которые выполнили до конца последний приказ и шесть месяцев (!) в окружении сковывали пять (!) гитлеровских полков… И только в 1887 году, продолжая расчистку одного из завалов, наш поисковик Сергей Коновалов из Одессы извлек  из-под  плит кровли вначале останки ротно­го миномета, а затем и металлический ящик с сырыми бумагами.  Ящик рассыпался от времени и ржавчины, но 103 (!) документа, частично или полностью удалось  реставрировать специалистам Одесско­го управления внутренних дел. Среди полуистлевших листков протоколы  партсобраний за июль 1942 года (к тому вре­мени уже прошло три месяца как их всех вычеркнули из списков военнослужащих Красной Армии и из списков жи­вых!), приказы по подземному гарнизону об усиления дисциплины, списки личного состава 2.го батальоне подземного гарнизона, акты о смерти на погибших и умерших, наградные листы. И хотя это были не совсем те документы, которые мы искали, но это была наша удача, это была победа человеческой  Памяти над Забвением!

 

… С Керченского полуострова Иван прислал лишь единственное письмо в последних чис­лах апреля 1942 года. Выслал денежный аттестат, сообщал, что был на курсах младших командиров, и ему присвоено звание младший лейтенант. Хорошее, спокойное   письмо, и лишь в конце приписка: «…переживаем ужасы войны. Береги  здоровье. Воспитывать детей придется, возможно, одной. Выхода у нас отсюда нет. Ляжем все здесь…»

И больше за всю войну Анна Иудовна Усатая не получила от мужа ни  строчки. Но лишь отгремели победные залпы, стала писать и ходить по инстанциям. Сколь­ко писем было отправлено, сколько дверей открыто в ее хождениях!.. А когда подросли дочка и сын стали вместе с Риммой и Володей писать и ходить. Но все ссылались на извещение, которое пришло уже после войны: «… пропал без вести». И намекали, намекали, а порою и откровенно: «Чего мешаете работать. Он, может, с немцами за границу ушел, а вы его ищите?!.»

А в конце пятидесятых годов в краснодарской газете прочитали материал о солдате, который 17 лет провел в госпиталях после тяжелого ранения под Керчью в мае сорок второго. Он был пулеметчиком и с группой бойцов прикрывал отступление с   полуострова. «…Танки расстреливали нас с близкого расстояния. После очередного взрыва я был ранен. Меня вытащил из окопа Роговой, взвалил на себя и тащил в тыл. Но через несколько метров Роговой был убит…»

О Роговом ли Иване рассказал тот солдат, после стольких лет забытия. Анна Иудовна не знала, но казалось, что говорил о ее муже. А в шестидесятые годы семье сообщили, что по спискам, найденным в Аджимушкайских каменоломнях, проходит Роговой Иван Моисеевич, и тогда сомнения отпали – он!

И уже в 1988 году по документам штаба 2-го батальона, удалось узнать дальнейшую судьбу этого человека.

 

«Роговому Ивану Моисеевичу за умелые действия и бесстрашие, проявленные при обороне Аджимушкайских каменоломен, в июле 1942 года командованием подземного гарнизона присвоено очередное воинское звание – старший лейтенант.»

 

«Старший лейтенант Роговой Иван Моисеевич, 1902 г.р., беспартийный, образование высшее. В РККА с 01.10.41 года. В боях по обороне каменоломен с 15 по 19.05.42 г. проявил геройство и мужество. Был ранен. Представлен к ордену Боевого Красного Знамени. Июль 1942 г.»

 

Тогда же был найден и еще один документ об этом командире – Акт на погибшего. Где было сказано, что «… Роговой И.М. умер в каменоломнях в августе (!) 1942 года…»

* * *

… Начало июля 1989 года мы встречали в Керчи в суете по открытию очередной экспедиции журнала «Вокруг света». Составляли планы работы, намечали районы поисков.

Девятого июля к музейному домику подошла пожилая седая женщина.

– Простите, в журнале «Вокруг света» в этом году была статья, что нашли документы штаба батальона. Там есть фамилия Московкин С.Ф. Мой муж пропал без вести здесь, под Керчью, в сорок втором. Я Московкина Анна Степановна…

Анна Степановна достала фотографии мужа, рассказывала о недолгой совместной жизни, говорила о последнем письме перед отправкой  в Керчь, об извещении, о том как поднимала сына. После войны Анна Степановна замуж не вышла, все ждала ЕГО. По всем ответам  Степан Федорович Московкин проходил «пропавшим  без вести» уже в июне, а по документам штаба 2-го батальона, еще в конце августа сорок второго политрук 4-й роты подземного гарнизона Московкин С.Ф. был жив и продолжал сражаться.

Я тогда слушал ее, а казалось, что слушаю другую женщину и тоже Анну. Анну Марковну Ширинкину – жену еще одного командира, участника подземной эпопеи. Ее адрес и данные также были найдены на полусгнивших листках штабного сейфа: «Лейтенант Ширинкин Иван Андреевич, 1922 г.р.; адрес семьи: г. Ростов-на-Дону, ул. Соколова, 32…»

 

Анна и Иван поженились в тридцать восьмом. Он был военным, служил под Новочеркасском. Он, все по военным городкам, она вместе с ним. Говорила, что рожать за переездами было некогда. А потом все, как у тезки и Анны Московкиной, и Анны Усатой; война, через год извещение, замуж не вышла. Всю жизнь ждала хотя бы весточку о муже. Не мерилось сердце женщины с казенной, бездушной формулировкой. О судьбе своей не любила рассказывать, да и злых языков боялась. Сколько выслушала упреков и гадости об Иване!

Но мы известие о муже принесли поздно. В 1982 году, когда в Аджимушкае открылся монумент всем павшим, в том числе и ее мужу, Анна Марковна Ширинкина погибла. Погибла, так ничего и не узнав о муже…

Судьбы этих трех женщин – еще три трагедии Аджимушкая, еще три трагедии войны, еще три вечных памятника аджимушкайцам и всем павшим.

 

И вот еще ирония судьбы. Список на умерших в каменоломнях по 2-му батальону на середину августа 1942 года, где записаны лейтенант Ширинкин И.А. и старший луйтенант Роговой И.М., и где указаны их адреса и инициалы жен, подписан был… политруком Московкиным.

 

… Мы сидели в небольшой ростовской квартире, где живет сейчас Анна Иудовна Усатая и ее дочь Роговая Римма Ивановна. Анна Иудовна все рассказывала, и рассказывала о своей жизни, и об Иване, и не в прошедшем времени, не как о былом, а как о сегодняшнем и настоящем. И глядя на морщинки и снежно-белые волосы женщины, я лишний раз подумал: как же вам было трудно в этой жизни уважаемая Анна Иудовна …

уважаемая Анна Степановна…

уважаемая Анна Марковна…

Уважаемые…

Нет, врут все казенные отписки – не ПРОПАЛИ БЕЗ ВЕСТИ тысячи таких же Иванов, Ибрагимов, Арсенов… Они не могли бесследно пропасть, если их помнят и ждут даже сегодня, через пятьдесят с лишним лет!

 

 

В. Щербанов

 

 

 

 

Экспедиция Аджимушкай

 

Сейчас трудно говорить или писать о войне. Когда подавляющее большинство сограж­дан думает только о том, как прожить завтрашний день, а эфир и страницы прес­сы заполнены потоками обе­щаний, которые никогда не будут выполнены. Когда обще­ство раскололось на тех, кто стоит на пороге отчаяния, уже не надеясь ни на какую власть, и самих власть имущих, откро­венно и цинично попирающих все законы нравственности и морали в беспощадной борьбе друг с другом. Сейчас любое упо­минание о трагедии не нынеш­ней, а более чем полувековой давности может вызвать лишь непонимание и раздражение.

Временами и сам начинаешь сомневаться, а нужно ли зас­тавлять кого-то вспоминать о людях, свято веривших в поня­тия Долг, Совесть, Присяга, Родина и отдавших свои жиз­ни за эту Родину в самой беспощадной в истории чело­вечества войне. Но в глубине души все-таки веришь, что вот придет лето, в который раз накинешь на плечи потертую камуфляжную куртку и отпра­вишься в очередной поиск. И твердо знаешь, что будешь не один, а на выжженной земле Аджимушкая, как и двадцать лет назад, соберутся ребята, Несущие в своих сердцах па­мять о войне и благодарность павшим. И все сомнения сразу уйдут.

Наверное, военно-поисковую экспедицию «Аджимушкай» можно считать такой же дос­топримечательностью Керчи, как и сами Аджимушкайские каменоломни. Возникшая ког­да-то на волне ура-патриотического (а может, действи­тельно патриотического) ком­сомольского движения, она за прошедшие 26 лет стала явлением, найти для которого точ­ные определения и место в современной жизни совсем непросто. Возможно, это ре­альное, почти материально ощутимое, единение времен и поколений. Возможно, непос­тижимый для нас энергетичес­кий островок высшей справед­ливости. А может быть, все гораздо проще, и Аджимушкай — это место, где год за годом собираются люди с обо­стренным чувством правды и ответственности, отдавая пос­ледние почести и долги вои­нам, с которыми война обо­шлась наиболее жестоко, ото­брав не только жизни, но и имена.

Жаль, что знают и помнят об этом немногие. Раньше экспе­диционные отчеты публикова­лись на страницах городской газеты каждый год. Последнее время и интерес к этим про­блемам вроде не тот, да и писать особенно не о чем — кого волнуют трудности полевого быта и работа кучки энтузиастов; блестящих нахо­док, как на рубеже 80-х — 90-х годов, не было, а процесс накопления и обобщения ма­териалов заметен и интересен разве что специалистам.

И тем не менее:

— в 1995 году экспедицией найдены 64 документа, установлены 32 новых фамилии защитников Отечества, подня­ты останки 44 аджимушкайцев, обезврежено более 30 взрывоопасных предметов и 1000 стрелковых патронов;

— в 1996 году — 73 доку­мента, 8 фамилий, останки 19 аджимушкайцев, около 60 взры­воопасных предметов и более 1200 патронов;

— в 1997 году – 62 документа, 20 фамилий, останки 5 аджимушкайцев, около 170 взрывоопасных предметов и более 2200 патронов.

Два года назад, среди прочих, был исследован значительный участок в северной части Центральных каменоломен, где обнаружены следы ожесточенного боя в предвходовом районе и большое количество погибших. Видимо, среди них было немало кавалеристов, о чем свидетельствовали седла, седельные сумки и конская упряж, найденные там же.

В 1992 году недалеко от выходов в карьер найдена тетрадь с подробнейшими сведениями о разведывательном обеспечении боевой операции, проведенной гарнизоном 17 июня 1942 года, документального подтверждения чего ранее не существовало, и о личном составе ряда подразделений. Окончательно определены места дислокации батальонов в каменоломнях и разграничительные линии между ними, найдено подтверждение версии о структуре (и, следовательно, численном составе) батальонов в июне-июле 1942 года. С большим трудом извлечена из-под обвала и перенесена в подземную экспозицию полевая походная кухня – экспонат, который не часто можно увидеть в музеях. В северной части каменоломен впервые обнаружены следы партизан 1919 года.

В эти же годы найден ряд интереснейших историко-бытовых предметов, среди кото­рых хорошо сохранившиеся значки «Отличник РККА», «ГТО 1-й ст.», «ОСВОД СССР», ре­зиновые штампы и металли­ческая печать 51-й отдельной армии, ложки и котелки с выцарапанными фамилиями владельцев, личные документы участников обороны (в том числе, Л. Ф. Хамцовой — одной из последних защитников Малых каменоломен, остав­шейся в живых и неоднократ­но приезжавшей в Керчь а 80-е годы) и многое другое.

Кто знает, быть может, это как затишье перед боем? «И  количество находок перейдет в качество, а поиск в Аджимушкае совершит неожидан­ный рывок, — «подарив» нам документы, способные, как любили раньше писать журна­листы,  «приоткрыть завесу тайны». Но если даже в бли­жайшие годы этого и не слу­чится, то, по мнению научного руководителя экспедиции пен­сионера органов МВД Виктора Михайловича Соколова из Одессы, со временем получен­ный в результате поисковых работ и изучения документов «информационный массив» позволит воссоздать досто­верную и полную картину борь­бы и жизни подземных крепо­стей Аджимушкая.

Вот только хватит ли сил, времени и средств?

С начала 90-х годов состав экспедиции все чаще меняется, и все реже встретишь поисковика, отра­ботавшего подряд 3-4 сезона. Одесская группа «Отечество», бессменно работающая вот уже много лет, пережив смену по­колений и сохранив стабиль­ность лишь благодаря несколь­ким ветеранам — фанатам поиска и каменоломен, могла бы остаться вообще в полном одиночестве, если бы не за­видная энергия и преданность Аджимушкаю ростовчанина Владимира Щербанова, хоро­шо известного многим керчанам на протяжении вот уже 15 лет.  Возглавив в 1995 году межрегиональный поисковый Центр «Южный рубеж», объе­динивший поисковиков юга России, он сумел не только убедить оппонентов, что не возможно разделить павших на «своих» и «чужих» по признаку вдруг возникших гра­ниц или прихоти политиков, но и заинтересовать новое поко­ление российских поискови­ков керченскими каменолом­нями.

К сожалению, экспедиция — это не только люди. Работа в каменоломнях —процесс тру­доемкий и сложный. Он требу­ет специального освещения, оборудования и инструментов.  О транспорте, технике или каких-нибудь новейших мето­дах работы даже мечтать» не приходится. Нужны средства, средства и средства. Как бы ни был щедр российский фе­деральный бюджет, и он не в состоянии вынести все затра­ты, связанные с поиском и перезахоронением погибших в годы войны, тем более на территории соседнего суве­ренного государства, денег у которого не хватает для реше­ния собственных первоочеред­ных и жизненно важных про­блем.

Не вызывает сомнения, что экспедиция «Аджимушкай» переживает тяжелые времена и продолжает держаться лишь благодаря энтузиазму самих поисковиков и посильной помощи немногих керчанских спонсоров.

А что будет в следующем сезоне? И вспомнит ли кто-нибудь через несколько меся­цев после изнурительного пред­выборного марафона, что ис­тины есть вечные, а долги — общие?..

И все-таки я твердо знаю — придет лето и, накинув на плечи потертую камуфляжную куртку, нужно будет идти в очередной поиск…

 

В. Симонов,

Зав. Музеем история и обороны

Аджимушкайских каменоломен.

г. Керчь