История официального поискового движения России: этапы зарождения и становления

История официального поискового движения России:

этапы зарождения и становления.

1. Суть и значение.

Осенью 2003 года довольно скромно и по рабочему была отмечена одна из дат в военной истории нашего Отечества – 15-летие официального поискового движения России. На первый взгляд для непосвященного человека может показаться, что это не столь значительное событие, да и дата даже не вековая, а скорее «юношеская».

Но необходимо учитывать, что вообще даты – числа достаточно относительные. Вот и эти 15 лет для истории человеческой цивилизации, конечно лишь секунда. Даже для века ушедшего – это и то менее чем одна шестая. Для истории же Великой Отечественной войны, которая и послужила причиной появления в жизни в начале советского, а потом и постсоветского общества большой группы необычных людей, посвятивших себя и свою жизнь судьбам забытых и незахороненых солдат и командиров 1941-1945 годов, это более чем четверть! Более чем одна четвертая часть 60-летия со дня Победы советского народа в Великой Отечественной войне!

Что же касается значимости поискового движения, то здесь, так же как и с самой датой не все так однозначно. Великая Отечественная война 1941-1945 годов и Вторая мировая война 1939-1945 годов конечно сохранятся на сотни лет как События Истории. История сохранит и некоторые имена. Имена Адольфа Гитлера и Иосифа Сталина, убивших миллионы своих сограждан и миллионы людей ХХ-го века, наверняка в историю человеческой цивилизации впечатаны кровью на века. Возможно даже, что их имена сохранятся дольше, чем имена Адольфа Шикельгрубера и Иосифа Джугашвили. И наверняка эти имена история человечества сохранит гораздо дольше, чем имена их современников творивших эту самую ИСТОРИЮ. Так уж устроены люди и их изменчивая Память.

Поэтому, скорее всего, в Истории Человечества не останется и имен сотен наших соотечественников, которые  в свое свободное время, часто и на свои деньги, а иногда и ценою своей жизни, возвращали и возвращают из новгородских, ленинградских и калужских болот Забвения, из брянских, могилевских и смоленских лесов Безвестности, из волгоградских, ростовских и калмыцких полей Беспамятства, из керченских подземелий и кавказских перевалов Предательства СОТНИ ТЫСЯЧ ИМЕН  простых солдат той Великой войны… А посему с этой точки зрения для Мировой Истории и поисковое движение энтузиастов-исследователей не представляет особого интереса.

Но!… Это все же довольно дилетантский и поверхностный подход к поисковому движению, отраженный в стереотипе ограниченного воображения, представляющего поисковиков этакими задорными пионерами в шортиках…

Хотя если поисковое движение России сравнить с теми же «миллионными» (!?) политическими движениями и партиями, оно, несомненно, значимее и весомее. Хотя бы потому, что все эти партии и политические движения в целом по сути своей презирают отдельного человека как личность, рассматривая его лишь как мельчайшую часть «серой массы» под названием Электорат. Поисковое же  движение России пытается сохранить и восстанавливает даже отдельные судьбы отдельных людей и напоминает о их роли в истории Государства Российского.

Необходимо так же учитывать, что поисковая работа это не только поиск забытых солдат, восстановление имен и судеб, исследование малоизвестных страниц Великой Отечественной, без чего и вся история войны, а значит и история человечества,  не полна и не объективна, но это еще и комплекс общения, воспитания и работы с молодежью. Кроме всего прочего Поиск — это историко-нравственный комплекс генетического оздоровления нации, поскольку ведет к возрождению духовности, и восстановлению генетической Памяти всего народа. При таком рассмотрении поисковое движение гораздо более ценно и интересно исследователю, государству и истории как с психологической, исторической и, тем более, с нравственной точек зрения.

Вот как, к примеру, начинают оценивать государственные чиновники это общественное движение после подробного знакомства с ним: «Поисковая работа, не смотря на то, что держится на хрупких плечах юношей и девушек, имеет очень важное государственное значение и требует к себе такого же серьезного внимания со стороны государства. Общественные организации по своей инициативе и по гражданскому долгу, проводят огромную работу по увековечению памяти погибших. Никто не может опровергнуть и воспитательный момент в проведении поисковой работы. В большинстве участники поисковых работ – это молодежь в возрасте от 14 до 30 лет.  Прошедшие «поисковую школу» ребята по-новому смотрят на историю нашей страны, по настоящему гордятся героизмом и мужеством наших солдат…» (1. Журнал «Патриот Отечества» №…6 за 2002 г.)

Да и в цифровом выражении любое политические движение, в сравнении с поисковым, несоизмеримо. Ну посудите сами. В истории политических партий и движений главные результаты их деятельности это скандалы, грязь, кризисы, постоянные измены, безидейность, войны и реже экономические подъемы… При этом задействуются целые государства, сотни миллионов людей, государственные и мировые ресурсы, сотни миллиардов долларов и вся мощь  пропагандистской индустрии, а через год-два (особенно в России) эти движения и партии исчезают не только из жизни общества, но даже и с политического небосклона… Поисковое же движение Росси только за последние 15 лет при разовом госфинансировании в 1995 году в размере около двадцати трех миллионов рублей по сегодняшним ценам переросло из движения энтузиастов-одиночек в массовое движение, с которым вынуждено стало считаться и государство. Да и как не считаться, тем более сейчас?! Ведь в нашей не самой спокойной и стабильной жизни, среди гражданских войн и истерии новоиспеченных президентов некогда братских народов, это общественное движение чуть ли не единственное, которое  сохраняет и напоминает сегодня о том, какую Славную страницу в мировой истории оставил наш ЕДИНЫЙ НАРОД, разгромив  германский фашизм! Напоминает о силе людей разных наций и национальностей, когда они совместно решают какую-то единую задачу. Напоминает о фронтовом братстве, напоминает о мощном и уважаемом государстве из которого мы все родом!…

Да и «прозрачные» цифры отчетности в этом общественном движении впечатляют, не то что «дутые», «натянутые» и неоптимистичные отчеты министров. Возьмем хотя бы лишь несколько показателей этой необычной работы общественников за несколько лет:

1991 год. На Вахтах Памяти  в одиннадцати боевых территориях приняло участие 524 поисковых отряда. Найдены и перезахоронены останки 27. 000 погибших солдат. Найдено  несколько сотен солдатских медальонов и именных вещей. В ходе работ были обнаружены и уничтожены 20. 000 взрывоопасных предметов.

1994 год. На Вахтах Памяти этого года в одиннадцати боевых территориях приняло участие 524 поисковых отряда. Найдены и перезахоронены останки около 12. 000 погибших солдат. Найдено  более 700 солдатских медальонов и именных вещей. Частично или полностью прочитаны имена 649 погибших. (2. Газета «Патриот» № 45 октябрь-ноябрь 1994 г.)

1995 год. На Вахтах Памяти этого года в двадцати боевых территориях приняло участие 5. 603 человека из 39 территорий Российской Федерации. Найдены останки 22. 755 погибших солдат. Найдено 1. 158 солдатских медальонов и именных вещей по которым удалось частично или полностью прочитать имена 570 солдат. В течение нескольких месяцев разыскали родственников 62 погибших.

В ходе работ были обнаружены и уничтожены 18. 935 взрывоопасных предметов.

(3. Приложение к информационному письму СПО России № 1 от 18. 02. 1996 г.)

1997 год. На Вахтах Памяти этого года в одиннадцати боевых территориях приняло участие 5. 361 человека из 31 территорий Российской Федерации. Найдены останки 8. 284 погибших солдат. Найдено  более 350 солдатских медальонов и именных вещей, по которым удалось частично или полностью прочитать имена 389 солдат. И в течение нескольких месяцев разыскали родственников 22 погибших. В ходе работ были обнаружены и уничтожены 3. 029 взрывоопасных предметов. (4. Приложение № 3 в пакете документов совещания руководителей органов по делам молодежи субъектов Российской Федерации по вопросу «О работе с поисковыми объединениями» Госкоммолодежи России от 29. 01. 1998 г.)

1999 год. Подняты и захоронены останки 22. 413 погибших солдат. Только солдатских медальонов найдено  1400 . Частично или полностью установлено 595 имен солдат. В ходе работ были обнаружены и уничтожены 6. 655 взрывоопасных предметов. (5. Информация Департамента по молодежной политике Министерства образования РФ на 7. 03. 2002 г.) ????

2001 год. Найдены останки 21. 972 погибших солдат. Только солдатских медальонов найдено  1284. Частично или полностью по медальонам, наградам и именным вещам установлены имена 1. 434 солдат. В ходе работ были обнаружены и уничтожены 23. 565 взрывоопасных предметов. (6. Информация Департамента по молодежной политике Министерства образования РФ на 7. 03. 2002 г.)

 

Всего же по не полным данным поисковыми отрядами и объединениями России только с 1992 по 2005 годы поднято и захоронено более 270 тысяч солдат и командиров Красной Армии!….

Вот это вкратце и есть не только точки зрения на ПОИСКОВОЕ ДВИЖЕНИЕ, а суть и результаты этой, как некоторым кажется, «несерьезной» работы энтузиастов. Но это лишь к слову. Если же кому-то захочется узнать более детально об этой деятельности, которая участникам не приносит денег и славы, а дает гораздо больше, но для той составляющей человека, которую древние называли Душой, можно прочитать уже и в книгах и в Интернете.

В данной работе я не ставлю целью углубляться в суть поисковой деятельности, рассказывать о результатах, о проблемах, успехах, планах или представить поисковые объединения, работающие в России сегодня. Меня больше интересует «день вчерашний» Поиска.  Поскольку, не зная своего прошлого, можешь не иметь и будущего — таков смысл известной мудрости. Поэтому, более чем двадцатилетний опыт исследования прошлой войны заставляли меня неоднократно искать ответ на вопросы: когда, кем, с чего и по какой теме Великой Отечественной войны были начаты самые первые поисковые работы в Советском Союзе? Имеется в виду не столько расследования и разбирательства «компетентных органов» и не пропагандистские кампании журналистов по заказу государства, а неофициальный поиск и захоронение забытых солдат, установление их имен, сбор информации, документов и непредвзятая оценка событий войны.

Ответы на эти вопросы, помогут понять сам смысл такого благородного, но для многих не понятного, уникального в своем роде и противоречивого явления нашей жизни каким является поискового движения.

В то же время ответы на эти вопросы, как мне кажется, должны помочь интересующимся ответить и на самые главные вопросы – проблему какого уровня решает поисковое движение, какова социальная значимость работы энтузиастов по поиску не захороненных солдат, уточнению имен погибших и изучению событий Великой Отечественной войны? Почему этим не простым и опасным делом на протяжении всех шестидесяти послевоенных лет занимались и занимаются люди, взвалившие добровольно на себя этот тяжкий крест, точнее — обязанность государства – искать и хоронить непогребенных солдат Великой Отечественной войны? Наконец, что же, все-таки такое наша ПАМЯТЬ?

 

Последние двадцать пять лет я оказался волею судьбы в круге тех людей, кто все еще идет дорогами той недавней далекой войны. И это мне позволило не только несколько по-другому увидеть и оценить, казалось бы, такие привычные и банальные для нас понятия и события как: война, ИСТОРИЯ, солдатская судьба, ПАМЯТЬ, смерть, ЖИЗНЬ, но и стать свидетелем и участником становления и будней официального поискового движения …

За эти годы я не только работал во Всероссийском Координационном центре Союза поисковых отрядов СССР, а потом России, но ознакомился и принимал участие в изучении истории обороны Брестской крепости. Был на местах гибели 2-й Ударной Армии, работал на местах обороны Смоленска, вел поиски со своими коллегами в районах Вяземского окружения 1941 года и на бывшей линии Миус-фронта. Многие годы волею судьбы мне посчастливилось руководить экспедициями в подземельях Аджимушкая под Керчью, вести поиски на перевалах Северного Кавказа и полях под Сталинградом… И хотя именно этот многолетний опыт и многочисленные документы, прошедшие через мои руки, позволяют мне согласиться с мнением, муссируемым  некоторыми исследователями и историками, что «зародившееся в послевоенные годы как народная инициатива поисковое движение лишь в конце 80-х приобрело массовый характер…» (7. Садовников С.И. Поиск, ставший судьбой. М. 2003 г. С. 8), но в тоже время дают право признать, что эта формулировка не отвечает на вопросы: с чего, когда и кто?

Попытаемся, все же, найти ответы на эти вопросы. Но поскольку при кажущейся простоте эти вопросы не так однозначны, а часто запутаны, попробуем найти ответы на них, привлекая мысли, статьи и работы моих коллег авторитетных поисковиков бывшего Советского Союза, писателей-фронтовиков и историков-исследователей, занимавшихся данной проблематикой.

И все же в начале несколько слов о самой проблеме давшей рождение поисковому движению и о том, начальные следы чего мы хотим отыскать в послевоенной истории нашей страны, носившей название Советский Союз.

Отметим сразу, что вопросы истории возникновения, становления и развития поискового движения нельзя рассматривать в отрыве от общего процесса. Процесса, который называется увековечение памяти погибших.

Поисковая работа является пусть и важной, но всего лишь частью этого комплексного процесса. В нашей стране процесс увековечения памяти погибших в Великой Отечественной войне в послевоенные годы развивался последовательно, несмотря на существовавшие недостатки и проблемы, которые имели и имеют отношение к деятельности государства и его институтов и являются комплексными. После войны нашим государством не была в полной мере отдана дань памяти тем, кто отдал жизнь за Отечество. В силу ряда объективных и субъективных причин они не были поименно увековечены. Но в то же время ни у кого не вызовет возражений утверждение о том, что первыми поисковиками можно называть самих граждан нашей страны, которые разыскивали своих родных и близких погибших или пропавших без вести во время войны такого масштаба потерь и разрушений. К ним также можно отнести работников государственных структур и сами структуры, которые помогали гражданам в этом сложном деле. Это неоспоримый исторический факт.

В конце 1940-х – начале 50-х гг. государство проводило работы по упорядочению захоронений военнослужащих, погибших в годы войны. Другой вопрос, что эти акции в ряде случаев были проведены формально, без должного и подобающего при этом внимания и профессиональной подготовки. Но такая работа была проведена, и это тоже исторический факт.

В тот период историки, писатели, работники средств массовой информации, школьные учителя, работники военкоматов, архивов, музеев и другие категории неравнодушных людей делали свое дело и не проходили мимо человеческого горя, которого было много в те годы. Вспомним с благодарностью писателей К.М.Симонова, К.Д.Воробьева, Б.Л.Васильева, историка А.М.Самсонова, многих других, которые несли людям правду о войне и вносили вклад в процесс увековечения памяти о погибших. А писатель С.С.Смирнов и его цикл телевизионных передач серии «Подвиг», впервые поднявший вопросы об увековечении памяти погибших и пропавших без вести защитников Брестской крепости? А знаменитые рубрики в газетах «Красная Звезда» («Поиск») и «Советский патриот» («Отзовитесь, кто знал») о поиске пропавших без вести и розыске друзей – однополчан? А следопытское движение в рамках Всесоюзного похода комсомольцев и молодежи по местам революционной, боевой и трудовой Славы советского народа, штаб которого возглавляли в разное время маршалы Советского Союза И.С.Конев, И.Х.Баграмян, маршал авиации С.И.Руденко? Все это составляющие общего процесса увековечения памяти.

(В.В. Степанов. К вопросу об истории поискового движения в СССР и России).

 

2. Проблема или системный подход?

 

Уже первый месяц боев после вторжения гитлеровских войск на территорию Советского Союза показали, что эта война будет жестокой, кровопролитной и беспощадной. Осознание этого прозвучало в Обращении И.В. Сталина к советскому народу уже … июня 1941 года. Правда, в том же 1941 году Верховный Главнокомандующий заявил, что в Советском Союзе население гораздо больше, чем в Германии, а поэтому мы задавим их массой, значит наша победа – это лишь дело времени… Надо признать, что это была вполне здравая мысль и верный расчет, хотя и дьявольски циничный. Поскольку под сочетанием «задавить массой» подразумевалось «задавить телами погибших солдат», что для Советской власти было не в первой. Ведь сама идея подготовки и проведения революции в России разрабатываемая в многочисленных статьях В.И. Ленина и его сторонников в начале ХХ-го века требовала не считаться с жертвами во имя. Эта же теория проповедовалась и в 20-е годы, когда шла гражданская война, и происходило становления молодой советской власти, и в 30-е годы – в годы строительства сильного государства. Если же к этому добавить низкий культурный уровень людей пришедших к власти после Октябрьской революции и постреволюционный нигилизм то, становится понятным, что проблема погибших и отношения к ним не могла быть важной и значимой. Главной всегда была цель, а средства и, тем более, сопутствующие потери —  вторичны. При этом надо отдать должное, что отдельные документы и постановления Реввоенсовета, Совета Народных Комиссаров или ЦК ВКП (б)  этой теме все же посвящались, но исполнительская дисциплина таких директив была настолько слаба, в том числе и в армии, что они чаще всего оставались только на бумаге.

Компания «расказачивания», прокатившаяся по Дону в конце двадцатых годов, оставила в архивах истории нашей страны немногочисленные официальные документы и еще меньшее количество фактов регистрации и учета раскулаченных, сосланных, насильно перемещенных и их семей, состояние здоровья, количество умерших по дороге и количество добравшихся до мест поселений. Но самым слабым в делопроизводстве этой позорной для Советской власти странички правления оказался раздел учета умерших и погибших по дороге… В последующем это в точности повторится при насильственном переселении карачаевцев, черкесов, ингушей…

Голод в Поволжье в 1933 году оставил сотни тысяч погибших, но сохранил лишь немногие документы учета умерших и регистрации мест их захоронений.

Репрессии 1937-1939 годов, не смотря на то, что они производились одной из самых организованных и дисциплинированных структур государства – органами НКВД, не сохранили, а точнее, профессионально скрыли тысячи мест расстрелов и мест захоронений репрессированных.

Мне могут возразить, сказав, что на примерах отношения к так называемым «врагам народа», «деструктивным элементам» или непредвиденным, хотя и массовым жертвам голода некорректно выстраивать закономерности. Поэтому попытаемся оценить отношение руководителей страны к собственным солдатам, хотя бы по двум показателям – по учету погибших красноармейцев и по увековечению памяти этих людей на памятниках после завершения гражданской войны. Попробуем вспомнить насколько точные и подробные списки погибших красноармейцев и «красных» кавалеристов сохранились со времен гражданской войны. …

Сохранились сотни имен при тысячах погибших, но только среди сторонников большевиков. Имена же россиян из числа сомневающихся, а тем более врагов в той гражданской войне, естественно, никто не учитывал, да и не пытался… Хотя на тот момент опыт учета погибших и «страхование» солдат от безымянности после гибели в мире уже имелся, был определенный опыт и в той же самодержавной, бревенчатой России. «Первые попытки введения личных опознавательных знаков были предприняты в период русско-турецкой войны 1877-1878 г.г. Именно тогда, перед отправкой на театр военных действий в Болгарию, все солдаты и офицеры получили металлические жетоны со шнурком для ношения на шее. На них выбивались литеры – аббревиатуры названия полка (например: Л.Г.Е.П. – лейб-гвардии Егерский полк), номер батальона, роты и личный номер военнослужащего…» (8. Порфирьев Е.А. Личные опознавательные знаки армий — участниц битвы за Кавказ. Краснодар. 2003 г. С.5).

Парадоксально, но только, пожалуй, в России какой-то имеющийся опыт и наработки могут не совершенствоваться, а быть сведены до уровня профанации. В принципе так произошло и с личными опознавательными знаками для военнослужащих за сто с не большим лет.

В начале года перевернувшего Россию-матушку с ног на голову военный министр Российской Империи генерал от инфантерии Беляев подписал специальный приказ, в котором говорилось: «Государь Император в 16-й день января 1917 года высочайше повелел установить особый шейный знак для опознания раненых и убитых, а так же для отметки георгиевских наград низших чинов по предлагаемому при сем чертежу. С таковой высочайшей воли объявляю по военному ведомству с указанием, что знак должен носиться на снурии или тесьме, надетой на шею, а вложенная в ней записка должна быть отпечатана на пергаментной бумаге». (9. К. Степанчиков. Латунная бирка под «Железным крестом»// Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. 2000 г. С. 46.).

Так через сорок лет после первых, но металлических личных опознавательных знаков – солдатских медальонов, был введен новый вариант, в котором внешний вид (оболочка) осталась практически та же, но изменилась суть. Главным носителем информации теперь был не металл, а бумага! Естественно бумажный вкладыш не мог гарантировать сохранность информации о человеке в условиях военной жизни (влага, огонь, механическое воздействие), тем более не мог гарантировать длительную сохранность вкладыша после смерти солдата (земля, сырость, гниение).

Через семь лет после создания Рабоче-Крестьянской Красной Армии советское правительство приказом Реввоенсовета № 856 от 14.08.1925 года  решило ввести элемент идентификации военнослужащего. Не мудрствуя лукаво таким элементом утвердили точную копию шейного знака солдат царской армии. Поэтому хотя такой нашейный опознавательный знак называют «солдатским медальоном образца 1925 года», на самом же деле он был разработан несколько раньше.

И так, первые советские солдатские медальоны представляли из себя две металлические пластинки между которыми помещался бумажный вкладыш с данными солдата. Его надо было носить на шее на тесемке. Естественно, что такой посмертный «хранитель информации» был недолговечен, и после нескольких лет проведенных в земле приходил в негодность. Попадая в воду он разрушался за несколько месяцев. Ну а уж гарантировать сохранность информации танкистам и летчикам в случае возгорания машины он не мог не коим образом.

Но это было в первой четверти века. Это были лишь первые шаги новой «народной» власти при отсутствии опыта, недостатке образования и т.д. Но использование личных опознавательных знаков солдата – это лишь часть проблемы, вторая часть проблемы – это учет погибших, система захоронений и отношение к захоронениям. Поэтому если даже в начале советского периода новые управленцы государством и армией могли что-то более незначительное упустить (допустим, вопрос с теми же медальонами), то по второй части проблемы могли иметь успехи.

Да, это аргументы, которые необходимо учитывать и на них делась скидку. Поэтому давайте возьмем вторую половину тридцатых годов, когда СССР уже относился к государствам довольно развитым в экономическом плане, когда, говоря сегодняшними словами, звание и форма командира Красной Армии были довольно раскрученными элементами и пользовались уважением и популярностью у народа. К стати сказать, к этому времени уже был и определенный опыт боевых действий. Это и бои с бандформированиями в Средней Азии и на Кавказе, бои с армиями недружественных государств на озере Хасан и на Халхингол, опыт большой группы командиров принимавших участие в войне в Испании, уроки войны с Финляндией… И посмотрим на решение этой проблемы в купе, с учетом и первой составляющей и второй.

И так, военный опыт уже был, а значит, должен был быть определенный опыт по учету погибших и сохранению имен солдат после их гибели. Тем более это должно было быть и учитываться в ситуации возможной скорой войны с Германией, ведь имеющиеся доклады разведчиков, прогнозы Генштаба РККА и мысли руководителей СССР подтверждали эти опасения.

…

Тем не менее, зимняя война с белофиннами 1939-1940 годов в очередной раз четко высветила остроту этой проблемы. Вот как считает один из исследователей этой малоизвестной войны историк Б.В. Соколов в своей книге «Тайны финской войны»: «К сведениям о потерях, исходящих от Генерального штаба Красной армии, следует относиться весьма критически. Учет потерь был значительно затруднен…». (10. Б.В. Соколов тайны Финской войны. М.: Вече. 2000. с. 342.).   А среди причин этого он как раз и называет эти две части одной проблемы, интересные для нас в плане понимания последующих событий Великой Отечественной войны. «Очень многие штабы полков  дивизий были укомплектованы командирами запаса, которые не имели опыта штабной работы и обыкновенно запутывали документации. Часто было и так, что бойцы и командиры не имели так называемых «смертных медальонов», и те, кто вывозил трупы с полей сражений, естественно, не могли установить, из какой именно части убитый или замерзший». (11. Б.В. Соколов. Тайны финской войны. М.: Вече. 2000. с. 342.)

Но проблему слабого учета в армии, учета личного состава в целом и учета погибших в частности, прекрасно понимали и высшие военачальники того времени. Это подтверждает и обмен мнениями, состоявшийся в апреле 1940 года на совещании в Кремле по итогам войны с Финляндией:

«И.В. Сталин: — Мы 44-ю дивизию просили узнать, сколько убито из этой дивизии, сколько попало в плен – не могут сказать… Разве так можно организовать работу?

Начальник снабжения РККА А.В. Хрулев: — Это не только в 44-й дивизии, это во всей армии. Вообще, учет в армии личного состава и имущества поставлен настолько безобразно, что нужно принимать самые решительные меры, чтобы навести порядок.

Член Военного Совета 13-й армии А.И. Запорожец: — У нас в 13-й армии долго продолжалось такое положение, когда убитых бойцов и командиров хоронили не очень хорошо – просто в штабеля складывали и они лежали по два-три дня. Пришлось написать два приказа, чтобы это дело упорядочить.

И.В. Сталин: — Это позор!

А.И. Запорожец: — Я слышал указание товарища Сталина, что командиров надо хоронить отдельно.

И.В. Сталин: — Памятники им надо поставить.

А.И. Запорожец: — А там (видимо, в этих штабелях – В.Щ.) среди убитых были начальники штабов дивизий, командиры полков…».  .  … (12. Зимняя война 1939-1940. Кн. 2: И.В. Сталин и финская кампания (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б). Под редакцией Е.Н. Кулькова, О.А. Ржешевского. М.: 1998.)

 

Как мы видим, эту проблему учета погибших и сохранения их имен знали, понимали и даже пытались как-то ее решить. Вот только как пытались решить?

Как мы уже сказали, первые солдатские медальоны в Красной армии были введены в 1925 году. Но этот приказ Реввоенсовета, как мне кажется, нельзя считать желанием государства позаботится о солдате. Этот приказ мог родиться, и как вынужденное действие государства, в том числе и на негативную реакцию самих военнослужащих на перспективу погибать безымянными даже и за Идею построения общества с землей для крестьян, с фабриками для рабочих, а страной для народа…

Европейские государства шли по пути нанесения информации на прочные и долговечный материал, хотя и более дорогие. Россия, как всегда, шла своим путем не похожим на другие, и делала ставку на бумагу!… Мы использовали самый дешевый вариант – бумажный вкладыш медальона. А изыскания предпринимались лишь в вариациях увеличения долговечности вкладыша и улучшения герметичности самой внешней оболочки. Так был изобретен солдатский медальон в виде небольшого цилиндрического пенала. Это несколько улучшало герметичность вкладыша. Но поскольку пенал старались делать из простого, дешевого и распространенного в России материала, то первые пеналы солдатских медальонов были из… дерева. Естественно, что они были не только недолговечными, но и довольно хрупкими. И только перед самой войной было решено изготавливать оболочку солдатских медальонов из пластмасса с винтовой крышкой. Это достаточно надежный и герметичный «носитель информации». Но вкладыш – оставался бумагой. И хотя эти солдатские медальоны не шли ни в какое сравнение с немецкими металлическими, итальянскими медными или даже румынскими керамическими кругляшами на которые наносилась кодированная сокращенная информация, тем не менее, они давали солдату шанс сохранить информацию о себе на годы. Вот только для летчиков и танкистов и эти солдатские медальоны совершенно не годились…

Но если  поиск варианта и утверждение единого образца солдатского идентификационного знака – это была концептуальная проблема, то существовала еще две не менее острых и трудных, но уже организационных проблемы. Ведь утвержденный «солдатский медальон» надо было не только ввести в войсках как обязательный элемент до начала войны, но и необходимо было решить «не решаемую» задачу в армии – наладить учет, о чем мы вкратце уже упоминали.

Попытки предпринимались. Громкие слова с трибун говорились, заявления делались, постановления и приказы принимались, но… «Вот только и в годы Великой Отечественной войны так и не удалось наладить нормальный учет численности личного состава и потерь Красной Армии. Считали еще хуже, чем в финскую войну.» (13. Б.В. Соколов. Тайны финской войны. М.: Вече. 2000. с. 345.)

Вообще Финскую войну можно считать экзаменом всей военной доктрины Советского правительства, который был провален по всем показателям. Если же  попытаться обобщить только законодательную  и организационную деятельность руководства СССР и Народного Комиссариата Обороны с 1918 по 1940 годы в области защиты военнослужащих РККА от возможной безвестности и безымянности в случае гибели, то и здесь результаты не радуют. Можно сказать, что руководители молодой Советской Республики, не только скопировали у самодержавного правительства в первые годы Советской власти худший образец опознавательного солдатского медальона, который они еще больше упростили, но они позаимствовали и еще одно — переняли и циничное отношение к самому солдату и его жизни.

В послевоенные годы ряд исследователей пытались игнорировать сам факт массовой гибели по вине государства и генералов в начале Великой Отечественной войны солдат и командиров РККА безымянными, а соответственно пытались не замечать и огромного количества безымянных одиночных и братских захоронений  на просторах Советского Союза. В 90-е, когда были открыты некоторые ранее скрываемые и секретные документы, с этим фактом трудно было спорить и невозможно игнорировать. И хотя сам факт наличия сотен тысяч безымянных и пропавших без вести солдат летом-осенью 1941 года стал неоспорим, но, тем не менее, предпринимались попытки этот факт объяснить упрощенно или обосновать объективными причинами. Но такое вольное или невольное упрощенчество с родни сокрытию или обману читателя. Тем не менее, даже сейчас появляются статьи о проблемах войны, претендующие на глубину и анализ, но без особого сопоставления фактов и документов. В 2002 году даже в тематическом и уважаемом издании «Военно-историческом журнале» в статье генерал-майора В.В. Градосельского была высказана такая же поверхностная точка зрения на проблему безымянных солдат, хотя вина государства признавалась. «Дело в том, что еще в 1940 году приказом наркома обороны красноармейские книжки для рядового и младшего начальствующего состава действующей армии были отменены. …Специальные же медальоны были введены только в 1942 году. Вероятно, 500 тыс. пропавших без вести в начале войны – это в значительной мере те самые безымянные солдаты и сержанты, что по вине правительства оказались на фронте без всяких документов.» (13.1.1. Военно-исторический журнал. № 3 март 2002 г. С. 12.). Даже если не учитывать серьезную ошибку, что «специальные медальоны были введены только в 1942 году», поскольку в декабре 1942 года они как раз были отменены, то согласиться с таким объяснением проблемы безымянных солдат трудно. Хотя бы потому, что такое «объяснение» совершенно не отвечает на возникающие вопросы. Например, о чем тогда думал Генштаб и весь народный комиссариат обороны, если эти последствия не сложно предугадать? Почему не учли опыт Финской войны? Зачем уже в ходе войны надо было ломать сложившуюся систему личных документов рядового и сержантского состава и учета погибших, если и без того проблем хватало, а «запускать» новую систему всегда сложнее? И так далее…

Принимая во внимание все сказанное, согласитесь, трудно говорить о том, что сотни тысяч неучтенных погибших солдат и командиров Красной Армии в боях при отступлении за первые месяцы 1941 года и миллионы пропавших без вести за годы всей Великой Отечественной войны БЫЛИ ПРОБЛЕМОЙ.

В данной ситуации слово проблема не совсем подходит. Не может быть проблемой то, что известно, но за десятилетия не устранено. Или, во всяком случае, здесь надо говорить не о проблеме незахороненых, безымянных и пропавших без вести солдатах, а о проблеме государства и правительства этого государства не желающего решать, по каким-то причинам,  данную проблему – проблему учета погибающих солдат и сохранения их имен. Но в таком случае это уже и не проблема, а системный подход государства, за которым стоит определенный расчет.

Судите сами. За несколько месяцев до начала Великой Отечественной войны Приказом НКО СССР № 138 от 15 марта 1941 года было принято «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время». Своевременно и даже предусмотрительно. Но… это Положение даже к 22 июня в войска не попало!… «…По ряду причин это «Положение», подписанное заместителем Генерального штаба Красной Армии генерал-лейтенантом Соколовским В.Д., не было своевременно доведено до воинских частей, и поэтому… захоронения часто осуществлялись в неустановленном порядке».(13.2. С.И. Садовников. Чтоб не распалась связь поколений. М. 2005. с. 10).

Но уже через три месяца с начала боевых действий И.В. Сталин в Приказе № 30 от 7.10. 1941 года признал: «Красноармейцы и младшие командиры оказались на фронте без документов, удостоверяющих личность…» (13.3. ЦАМО, Ф.340, оп.5409, д. 3, л.164). А в декабре того же года в Директиве начальника Главпура (Главного политического Управления) РККА Л.З. Мехлиса констатировалось, что «многие командиры, комиссары действующих частей не заботятся о том, чтобы организовать сбор и погребение трупов погибших  красноармейцев, командиров и политработников. Нередко труппы погибших в боях с врагом за нашу Родину не убираются с поля боя по нескольку дней…  Погребение убитых в бою часто производится не в братских могилах, а в  окопах, щелях и блиндажах. Индивидуальные и братские могилы не регистрируются, не отмечаются на картах и должным образом не оформляются…» (14. Архив ВММ МО. Ф.21. Оп. 5780. Д.4. Л.141-143.) И здесь же признавалось, что это негативно сказывается на личном составе частей и «подрывает моральное состояние солдат». В информации изложенной в этой Директиве была некоторая неточность, поскольку  «многие командиры, комиссары действующих частей» действительно не заботились о «сборе и погребении трупов погибших  красноармейцев», но погибших политработников и старших командиров в большинстве случаем старались все же хоронить. Но такая избирательность к погибшим еще больше подрывала и разлагала моральный дух солдат, особенно в тяжелые месяцы отступлений 1941 года. Но даже не это главное. Главное то, что в этой «строгой» директиве, подписанной ни кем-нибудь, а самим «ангелом смерти», как называли Мехлиса, и в повальном неисполнении этого распоряжения, мы сталкиваемся с первым, казалось бы, серьезным противоречием. Ведь мы знаем, на сколько строго государство и его аппарат карал неисполнителей и нарушителей законов в годы войны, а в этом случае буквально открытое игнорирование  или саботаж распоряжения «политического бога»!?…

Но это лишь на первый взгляд.  Ведь только в годы войны издавалось еще несколько директив, приказов и постановлений о погребении, увековечении погибших, о воинских кладбищах…  И в каждом из них требовалось наладить учет и контроль мест захоронений, проводить захоронения погибших со всеми воинскими почестями, обещалось строгое наказание за не надлежащее исполнение  и так далее.

Но на фронте ситуация не менялась и причин, как всегда, было много – нехватка сил, личного состава, времени, сложная боевая обстановка и прочее…  И все почти уважительное, почти объективное, хотя это явно не способствовало поднятию боевого духа в войсках. Это прекрасно понимали комиссары, позже политруки и, надо отдать им должное, пытались это исправлять – поднимали эти вопросы перед командованием, сообщали об этом в боевых донесениях и докладных записках.

На Южном фронте в начале марта 1942 года (командующий генерал-лейтенант Р. Малиновский) сложилась драматическая ситуация, когда командование фронтом решило неподготовленными и необеспеченными войсками сделать подарок И.В. Сталину к Международному женскому дню – овладеть хорошо укрепленной линией Миус-фронтом.

После первых двух дней неподготовленных и бессмысленных наступлений, при полном или частичном отсутствии артиллерии или снарядов в частях потери достигали 40-60 процентов личного состава и пришлось на отдельных участках заменять части свежими, еще не участвующими в боях подразделениями.  Так 9-го марта 1942 года моряки 81-й морской стрелковой бригады сменили своих товарищей из 68-й морскую бригаду. А еще через три дня начальник политотдела 81-й МСБр батальонный комиссар Г.Н. Каретников был вынужден докладывать в своих донесениях начальнику политуправления Южного фронта и начальникам политотделов 56-й армии и 3-го гвардейского стрелкового корпуса о проблемах в обеспечении, о потерях и о моральном климате среди моряков после двух дней безуспешных боев на Миус-фронте. Вот лишь несколько строк из этого донесения:

«9 марта в 6.30 1, 2 и 3-й стрелковые батальоны перешли в наступление с целью захвата высоты 101,0.

Воспользовавшись туманом, батальоны подошли к противнику на 50-70 метров…

Первый этап нашей атаки не был поддержан ни артиллерийским, ни минометным огнем. На огневые позиции не доставили своевременно снаряды и мины…

…Батальоны под ураганным огнем противника  отступили с большими потерями…

…Эвакуация раненых, особенно похороны убитых, организованны исключительно плохо.  Батальоны нашей бригады наступают по полю, где валяются трупы воинов 68-й морской стрелковой бригады, наступавшей 8 марта 1942 года…»

И здесь же батальонный комиссар сообщал, что не налажено как следует питание бойцов; в частях испытывается большой недостаток даже боеприпасов!…

Такая же обстановка была практически по всему фронту. Тем не менее, командование Южным фронтом дало приказ вновь идти в атаку.  Поредевшие подразделения без прикрытия авиацией и танками, без артиллерийской подготовки тупо гнали на укрепленные высоты, где уже чернели сотни морских бушлатов неубранных их боевых товарищей, погибших в эти дни и в предыдущих боях. Гнали по телам убитых на верную смерть. Такое даже терпеливые и исполнительные советские солдаты, даже  бесстрашные морские пехотинцы не всегда могли выдержать.

И как результат – в 81-й морской стрелковой бригаде в момент наступления более 40 бойцов и командиров 1-й роты 1-го батальона отказались идти в бой. Они были возмущены отсутствием артогня и танков в рядах наступающих. Основная часть роты была разоружена, а командир роты тут же был расстрелян командующим бригады полковником Н.А. Егоровым…

Атака состоялась, хотя успеха опять не имела.

На 11 марта 1942 года в 1-м стрелковом батальоне 81-й МСБр в строю осталось не более 170 моряков из более чем 700 человек…

 

И подобная ситуации была не исключением.

Не учитывать командующие армий и фронтов не могли. Верховное командование опять попыталось изменить ситуацию если не в подготовке операций, то хотя бы в учете погибших. Но пыталось изменить положение приказами, постановлениями, распоряжениями…Вот лишь несколько наиболее заметных документов высокого уровня по этому поводу:

 

• Приказ заместителя Наркома обороны СССР Е.А. Щаденко об установлении на солдатских захоронениях временных памятников с указанием их данных и дат гибели;
• Приказом НКО СССР № 106 от 4.04. 42 года была введена в действие «Инструкция по уборке бывших полей сражений»;
• Приказ начальника Главного управления тыла РККА от 22 апреля 1942 года…

 

И опять выстрел в пустоту – приказы, положения и инструкции не выполнялись. Проблема незахороненых  и не учтенных усугублялась.

Поэтому на этом фоне крайне не логичным или точнее не конструктивным выглядит Приказ народного комиссара обороны СССР № 376 «О снятии медальонов со снабжения»! Другими словами этот Приказ при нерешенных проблемах наладить учет погибших и мест их захоронений, а так же слабой исполнительской дисциплине в первичных подразделениях следует рассматривать как документ не решающий, а усугубляющий проблему. Отмена личного опознавательного знака лишала солдата единственной возможности иметь официальный, и довольно долговечный документ посмертной идентификации. А крайне низкая исполнительская дисциплина учета погибших в действующей армии, отнимала последнюю надежду солдата сохранить имя и не стать неизвестным после своей гибели.

 

Кроме этого следует помнить, что в годы войны еще издавались постановления и приказы по отдельным фронтам и даже армиям, как например Приказ войскам 10-й гвардейской Армии № 0167 от 29 августа 1943 года «О недостатках в учете персональных потерь». Принимались и другие серьезные документы по этой тематике. Так что с точки зрения количества регламентирующих документов все было в порядке.

Но уже в 1945 году пришлось констатировать, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют внимания этому важному вопросу…», и что даже в госпиталях умершие воины попадают в категорию пропавших без вести. Причины всему этому указывались прямо – халатное отношение командования частей, служб и госпиталей к учету в своем кладбищенском хозяйстве. (15. Архив ВММ МО. Ф.21. Оп. 5780. Д.4. Л. 70.).

А в промежутках между этими «обязывающими наладить» и «констатирующими неудовлетворительное положение дел» документами правительства продолжалась жизнь. Продолжалась жизнь, в том числе и на «вчера еще оккупированных» территориях. Был 1943 и 1944 года, когда стали освобождаться от фашистов советские территории: Сталинградская, Ростовская, Воронежская, потом Курская, Орловская области. И хотя власть признавала, что на местах боев фронтовые части и тыловые службы «не справляются с захоронениями погибших воинов, обработкой личных документов павших и отчетными документами подразделений, а так же с ведением жесткого учета мест захоронений», но проводить захоронения останков, вести военкоматам подробный и аккуратный учет найденных имен погибших не предлагалось. Даже постановления о тщательном и повсеместном разминировании были приняты чуть позже. А первыми требованиями властей для только что созданных райисполкомов и сельских администраций освобожденных областей, были требования … приступать к весеннему севу.

Вот только как пахать по минным полям и по слегка присыпанным еще неразложившимся останкам? Какими силами? И на чем?

А вот это Верховного Главнокомандующего и его народных комиссаров не волновало. Зато «срыв посевной» расценивался как вредительство или диверсия!

Но от проблемы незахороненных останков нельзя было просто отмахнуться – эта боль была слишком свежа для миллионов семей. В те годы жители только что освобожденных территорий ежедневно вспоминая своих отцов, мужей и братьев, которые официально считались пропавшими без вести ежедневно видели тысячи останков явно непогребенных советских солдат! Это давило на психику, било по нервам…  Поэтому как бы того не хотели московские чиновники, но не замечать это на местах было недопустимо. Решение подсказали цинизм и аморальность высшего руководства страны. Эту проблему переложили на плечи и совесть жителей освобожденных районов — останки приказали «убирать, не нарушая сроков посевной». «А у нас в деревне только дети да бабы были в феврале 1943 года, когда освободили наше село, — вспоминает первый председатель Политотдельского сельского совета Матвеево-Курганского района Ростовской области Мария Максимовна Вальчук – Мне самой-то тогда всего двадцать один год исполнился. Разруха, продуктов нет, фронт рядом, поля заминированы, а останков погибших людей за три года боев столько на полях осталось, что и не подсчитать. Где-то уже кости и черепа, а чаще еще не разложившиеся в шинелях, в бушлатах… Поднять нельзя и перенести невозможно…

Баб и девчат рвало, выворачивало на изнанку, каждый день истерики, а дети в обморок падают… То ли останками заниматься, то ли ребенка откачивать и молодуху в чувство приводить, у которой муж на войне сгинул? Одну откачаешь, а уже другой плохо… А на утро отказываются выходить на поля, плачут… Да и я сама, что железная, хотя и боевая была?… А из области требуют пахать! Расстрелом стращают… Неделю пытались убирать хотя бы с полей, которые надо было засеять. А у нас все поля в окопах, воронках и с останками. И в большинстве то наши солдатики, морячки, кавалеристы… Не до почестей было. Граблями или багром подцепишь и до ближайшей ямки, проволоку за ногу и в окопчик… Да что там, рассказывать и то страшно, и совестно… Не по человечески, не по христиански…  Со скотом так наши родители не поступали…

А через неделю на эти же поля вынуждены были выйти пахать да сеять. Пахать – это громко сказано, тяпками бороздки рыли и руками зерна разбрасывали. Трактор выводить, коров да лошадей в соху запрягать стали только с 1944 года. А тогда в первую посевную, за первую неделю полевых работ в 1943 году три человека подорвалось! А первый тракторист, что с войны с одной рукой вернулся домой, после посевной 44-го года — запил. Да и кто выдержит каждый вечер после работ из гусениц  части тел да черепа выковыривать?!  Один раз я его застала у трактора в сумерках – сидит в одну точку смотрит и плачет. Посмотрела, а он кусок танкистского комбинезона с ребрами вытащил, а на том комбинезоне верхняя часть медали еще сохранилась. А он плачет и мне говорит: «Прости Мария, это же я! Меня ведь тоже под Сталинградом случайно из танка вытащили. А нога там осталась…!» И тут уж мы вдвоем с ним навзрыд… Мужики не выдерживали. А тот тракторист через четыре месяца, уже после уборки, с ума сошел…» (16. Воспоминания М.М. Вальчук, записанные на Вахте Памяти 1997 года).

 

В феврале первого послевоенного 1946 года было издано секретное постановление № 405-165 «О благоустройстве могил воинов Красной армии и партизан, погибших в боях Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. и о надзоре за их содержанием». Это Постановление подписал И.В. Сталин. А секретное потому, что руководитель победившей державы через год после окончания войны был вынужден признать, что у государства практически отсутствуют систематизированные данные о местах гибели его погибших солдаты, и что даже воинские кладбища и братские захоронения часто не взяты на учет… Такое признание сильно било по авторитету государства победившего фашизм, поэтому оно и распространялось под грифом «Секретно». И хотя это Постановление предписывало «местным органам власти совместно с военными комиссариатами в срок до 1 июня 1946 года взять на учет существующие военные кладбища, братские и индивидуальные могилы и провести их благоустройство…», тем не менее, эти благие рекомендации не могли быть выполнены. (20. ГАВО. Ф.1300. Оп.1. Д. 130. Л. 75-76.). Они не могли быть выполнены, как и многое, что касалось погибших и даже выживших солдат и командиров в этой войне, поскольку вожди и чиновники решали другие задачи, а экономили, как всегда на солдате принося его и недавнюю историю войны  второй раз в жертву Забвения. Но была и еще одна причина, по которой не могли выполнить это секретное Постановление – могил и мест захоронений оказалось слишком много – сотни тысяч и большинство из них… безымянные.

Вспоминает ростовчанка Лилия Ефимовна Бунина, которой в 1941 году было одиннадцать лет: «После второго освобождения Ростова в 1943 году, только снега сошли, и дороги подсохли,  жителям стали давать огороды, чтобы поддержать себя и семью. Многие стали сажать овощи, посадили и мы. У нас был огород на Западном железнодорожном переезде, чуть в стороне от того места, где сейчас мост на Таганрог. Мама меня всегда с собой брала. И мы всякий раз проходили мимо будки стрелочника. И там же рядом вдоль всей посадки мы видели ряды свежих холмиков — могилы солдат погибших при освобождении. И на большинстве холмиков были колышек и фанерка с карандашной надписью: фамилия, имя, звание. На некоторых даже номер части стоял или год рождения. Но читалось уже слабо — весна, дожди… До сих пор помню подтеки на этих фанерках от химического карандаша… А осенью, когда урожай собирали, то прочитать что-то было уже не возможно. Да и фанерок на некоторых могилах не было. Потом мы там были года через два – ни табличек, ни колышков – лишь небольшие бугорки, заросшие травой. А могилы те, видимо, так там и остались. Потом их там никто не убирал, и памятничек не поставили…» (21. Воспоминания  Л.Е. Буниной, записанные осенью 2005 года).

Да и не до того было населению и властям в первую весну после освобождения – надо было еще выжить, пока война шла, пока фронту требовалось оружие и продовольствие…

 

Но и в первые послевоенные годы руки у власти до проблемы захоронения погибших солдат не доходили или же доходили только до директив и постановлений. Поэтому и секретное Постановление № 405-165 «О благоустройстве могил воинов Красной армии…» в конечном итоге было «спущено на тормозах». Да и цели и задачи у Сталина и Политбюро, видимо, были все-таки другие.

Вот как об этом в 80-х годах в своей книге «Тревожные сны» писал фронтовик Юлий Михайлович Иконников: «…Тогда, в конце сороковых, начался новый процесс.  Помнится, вдруг отменили орденоносцам льготы и выплаты денег по орденам. Не думаю, что бюджет награжденных заметно пострадал от отмены бесплатного проезда в трамвае или от утраты полутора-трех рублей (на сегодняшние деньги) в месяц, полагающихся за тот или иной орден. Даже в скудности послевоенных зарплат суммы эти не были существенны для человека. Но награжденных оказалось великое множество, и экономия эта для разоренного войной государства значила многое…» И хотя автор пытается эти деяния руководства страны объяснить и смягчить жестокой целесообразность того тяжелого послевоенного времени, тем не менее, признает, что «ударила отмена этих льгот не столько по карману, сколько по престижу фронтовиков и, что более важно, по отношению людей к недавней истории…» (22. Ю.М. Иконников. «Тревожные сны». М. 1986 г. С. 72).

Фронтовики снимали награды и орденские планки и отдавали детям играться. А чиновники, отсидевшиеся в тылу, спекулянты и проходимцы, разбогатевшие за годы войны на скупке за бесценок картин, ювелирных украшений и старины у умирающего от голода населения, смеялись открыто и нагло над недавней самоотверженностью народа, над жертвами и великим патриотическим подъемом простых людей, выстлавших своими жизнями дорогу к победе… Да и само государство на долгие двадцать лет забыло о солдатах и командирах, приблизивших страну ценою своих жизней к этой трудной победе. Да и о живых фронтовиках вспоминало лишь в призывах на очередной трудовой подвиг. Забыло даже о 9-м мае!  День Победы не праздновался двадцать лет!…

Есть мнения, что Сталин и его окружение пыталось таким образом заставить людей забыть о войне. А может быть пытались не о войне забыть, а о миллионах погибших? А может быть за одно надеялись, что люди забудут и о вине тех, из-за кого страна оказалась не готова к первому удару, и о тех, кто своими  непродуманными приказами «сжигал» миллионы солдат в бесполезных и неподготовленных «топках» атак, в надежде  сделать подарок Сталину к очередному празднику?…

Может быть. Но это лишь догадки, постараемся все же быть объективными. К тому же, как мы знаем, с двадцатых годов и до 1953 года это был период правления Сталина и его близких сторонников. После смерти Иосифа Виссарионовича, расстрела Берии, к власти пришли другие люди, хотя и начинавшие свои карьеры у тех, кого  позже разоблачали на ХХ-м съезде партии. Может быть с их приходом, что-то менялось в нашем государстве по отношению к погибшим и непогребенным солдатам Великой Отечественной? Для этого желательно просмотреть все документы, издаваемые советским правительством хотя бы за 10-20 лет. Проще всего это сделать, заглянув в «Справочник партийного работника», который возобновили ежегодно издавать с 1957 года. «Этот справочник включает резолюции и постановления, отдельные решения ЦК КПСС и Советского правительства, законы, указы Президиума Верховного Совета СССР, важнейшие документы ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ». Во всяком случае, так написано в предисловии справочного выпуска, охватывающего 1956-1982 годы. (23. Справочник партийного работника. Справочный выпуск с 1956 по 1982 гг. М. 1984 г. С.5).

Справочник показывает, что с 1956 года ежегодно принималось не менее шестидесяти «важнейших документов» органами власти, а в некоторые годы даже более ста (в 1958 году вышло 111). Среди, так называемых, «важнейших» можно найти документы, касающееся различных тем жизни нашего общества того времени — от резолюции и постановления съезда «О культе личности и его последствиях» до Постановления ЦК КПСС (!) «О неправильной практике чрезмерного иллюстрирования некоторых газет». Чиновники правительства, надо признать, работали. Работали, обращали внимание и поднимали многие, даже, казалось бы, незначительные, проблемы и вопросы. Вот некоторые из них: «О 140-й годовщине со дня рождения К. Маркса» (Постановление ЦК КПСС, апрель 1958 г.), «О книгах по истории фабрик и заводов» (Постановление ЦК КПСС, декабрь 1958 г.),  «Об улучшении изучения иностранных языков» (Постановление Совмина СССР, май 1961 г.), «О работе партийного комитета совхоза «Пресновский» Северо-Казахстанскойц области» (Постановление ЦК КПСС, апрель 1963 г.) и т.д.

Но в послевоенном Советском Союзе, который в те годы только поднимался из руин, проблем связанных с Великой Отечественной войною НЕТ! Нет проблем с разминированием территорий, через которые проходил фронт! Нет проблем с неучтенным оружием, которое лежало кругом! Нет проблем с мародерством, которым вынуждены были заниматься жители освобожденных районов, чтобы жить! Нет проблем и с незахоронеными погибшими. Во всяком случае, такое складывается впечатление у человека, который просмотрит перечень важнейших документов страны за этот период.

С 1956 по 1965 годы всего лишь дважды принимались документы по этой теме – это Постановление ЦК КПСС «О порядке рассмотрения заявлений о восстановлении в КПСС лиц, исключенных из партии в связи с пребыванием на временно оккупированной территории в период Великой Отечественной войны (январь 1957 г.) и Постановление Совмина СССР «О расширении льгот инвалидам и членам семей военнослужащих, погибших в Великую Отечественную войну» (март 1965 г.). Это все!…

И кстати, Указ Президиума Верховного Совета СССР с каким-то стыдливым названием  «Об объявлении 9 мая нерабочим днем» принят был только… 26 апреля 1965 года! Обратите внимание – не «О праздновании…», а всего лишь «об объявлении нерабочим»…

Да, день Победы официально не отмечался, не праздновался, почти не упоминался ровно 20 лет! Звание фронтовик было обесценено. Сотни тысяч погибших были записаны как пропавшие без вести. А миллионы пропавших без вести были взяты под подозрение – а не предатели ли они? И, тем не менее, в послевоенные годы неоднократно предпринимались попытки (или делался вид?) исправить положение по проблеме погибших, учету и благоустройству могил. Вот только делалось все это как-то грубо, цинично и с обратным результатом — все больше усугубляя проблему, во всяком случае, внося дополнительную неразбериху и путаницу в учет мест захоронений.

Так к первой круглой дате — 10-летию Победы над фашизмом, хотя эта дата не отмечалась, а день Победы так и не праздновался, была предпринята очередная попытка захоронить останки погибших, еще находившиеся в большом количестве на полях, в балках и в лесах, там, где прокатилась колесница фронта. И поскольку попытка 1946 года «взять на учет существующие военные кладбища, братские и индивидуальные могилы и провести их благоустройство…» оказалась нереальной из-за огромного количества таких мест, то какому-то чиновнику пришла в голову идея, как и вопрос с захоронениями закрыть и количество самих могил и памятников сократить. Было принято решение об укрупнении мест захоронений с тем, чтобы там установить памятники и построить мемориалы…

 

В Городе-герое Керчи тот период старожилы называют «временем золотой лихорадки» (иногда можно услышать и другое название – «черепная лихорадка»). Чиновники понимали, что силами солдат или добровольцев останки не собрать, поэтому внесли дополнительный стимул – стали за одни останки платить три или пять рублей. Но для облегчения задачи в Керчи было принято считать останками даже наличие одного черепа.

В истории человеческой цивилизации циничные слова властьпридержащих всегда порождали циничное поведение граждан. Так же случилось и в этот раз, хотя, казалось бы, тема была святая. Предприимчивые керченские торговцы быстро смекнули, насколько это облегчает задачу, и какой шанс дает нововведение, набрали за копейки мальчишек и сотнями стали нести на сдачу… только черепа погибших!…

Даже в подземной паутине каменоломнях, где с мая по октябрь 1942 года располагались и откуда вели борьбу в окружении тысячи защитников Аджимушкая, и где останки долгие десятилетия лежали в проходах выработок, даже там «команды собирателей останков» брали только черепа, не напрягая себя, собрать останки лежавшие рядом…

В Смоленской области к первым отмечаемым государством датам проводили захоронения лежавших в лесах и болотах солдат личный состав нескольких армейских взводов и пару сотен местных жителей. Первые же дни показали, что захоронить все останки, лежавшие даже на поверхности, крайне сложно и потребует больше сил и времени, а перенести еще госпитальные и боевые захоронения оказавшиеся забытыми и без памятников,  просто не реально. Тем более не реально оказалось это сделать по-человечески, то есть с соблюдением всех необходимых формальностей. Сообщили в Москву. Но эта информация из Смоленска в столице оказалась не первая и не последняя, такие же неоптимистичные данные и вопросы «что делать?» поступали со всех бывших фронтовых областей. Вот тогда где-то в кабинетах чиновников и родилась «гениальная идея» производить перенос останков из стихийных, санитарных и боевых захоронений… номинально. Другими словами – не полностью, а фрагментарно. То есть, закладывалась траншейка шириной сантиметров тридцать и длинной до полутора метров по границе старого захоронения, вынимались  отдельные кости отдельных солдат попавших в этот «разрез» и торжественно перезахоранивались в том месте, где будет памятник. Но в документах отмечалось, что «все останки из захоронений № …., №…, №… и № … — полностью перенесены».

То же самое нам рассказывали и местные жители в Ростовской области. А результаты этих юбилейных перезахоронений мы встречаем постоянно и на Дону, и в Калуге, и под Белгородом, когда нас просят перенести останки из забытых и заброшенных госпитальных и дивизионных захоронений со «срезанными» частями.

Но может быть, все же это были отдельные случаи, а не система? Ведь чиновники на местах разные, и может быть, кто-то делал это так сказать по собственной инициативе, зачем же всю систему винить? Хотелось бы надеяться на это, но факты не позволяют это сделать. Вот как, например, эти же самые события происходили в Новгородской области в районе «Долины смерти», где в войну в окружении осталось несколько армий.

«В конце 50-х годов специальная комиссия предприняла с помощью войск попытку перезахоронения останков солдат из так называемых госпитальных захоронений у реки Кересть. Но попытка эта была призвана скорее «закрыть» тему, чем положить начало широкомасштабным действиям государства. Госпитальные захоронения полностью перенесены не были, через тридцать лет поисковики вынесли оттуда более тысячи человек.

Еще одним официальным шагом государства здесь стало выборочное перезахоронение останков и возведение небольшого мемориала в Мясном Бору в честь павших в июне 1942 года бойцов уральской 165-й дивизии. Введение прибывших необстрелянных уральцев в мясорубку тогдашних боёв по выводу из окружения 2-й Ударной армии генерал-лейтенанта А.А.Власова привело к потере 70 процентов личного состава дивизии всего за пять дней. Уцелевшие ветераны после войны назвали те события боевым крещением дивизии. И хотя, по правде сказать, язык не поворачивается согласиться с таким определением (здесь уместно более сильное слово), но факт остаётся фактом, — в Мясном Бору появился мемориал, и было перезахоронено около 3000 человек.» (24. И.И. Ивлев. Военная археология. Методика поисковых архивно-полевых исследований. г. Архангельск. 1995 г.)

 

Также кощунственно проводили чиновники Советского Союза, как мы уже говорили, и очередную акцию увековечения памяти погибших солдат к 20-летию Победы в 1965 году. Но если даже в «Справочниках партийного работника» за эти годы нет Постановления, Указа, или хотя бы Решения о проведении такой благой акции, то работы эти опять проводились по секретному документу. А все возникающие издержки и накладки с захоронениями и увековечением памяти мертвых оправдывались заботой о живых и великими задачами.

Задачи перед победившей страной в те годы стояли действительно сложные и великие – поднять государство из руин. И опять советский народ объединился вокруг своих вождей и партии на преодоление послевоенной разрухи. И опять, в который уже раз, люди «забывали», задвигали в глубины своего сознания обиды, боль Памяти, оскорбленное самолюбие, растоптанную гордость, затягивали свои ремни. И опять, глотая пот, вперемешку со слезами и кровью шли за Сталиным, Хрущевым, Брежневым… Вдовы и матери меньше писали писем и обращений в инстанции в поисках своих пропавших мужей и сыновей. Фронтовики старались меньше вспоминать погибших друзей и однополчан и свои обещание данными им перед смертью…

Некоторые своеобразные нюансы послевоенного «исправления» проблемы незахороненых советских солдат и сокрытия мест массовой гибели точно подметил мой коллега Игорь Иванович Ивлев в работе о послевоенной истории Новгородской области:

«Шестидесятые годы ознаменовались решением областного новгородского начальства воспользоваться запасами гигантской «свалки» металлолома между Мясным Бором и рекой Кересть, точнее тем, что осталось от аналогичной акции немцев ещё в 1942 — 43 годах.

Дело в том, что в июне 1942 года одна только 2-я ударная армия оставила в этом районе 1800 автомашин, 880 орудий, миномётов и зениток разного калибра, 330 тракторов, 150 вагонов и платформ, 12 битых танков, целый полк реактивной артиллерии и неисчислимое количество другого военного имущества. Кроме нее здесь сражались 52 и 59 армии Волховского фронта, которые также несли тяжёлые потери в людях и вооружении. В рапортах после выхода из окружения оставшийся в живых командный состав единодушно докладывал о полном уничтожении материальной части 2-й ударной армии перед прорывом. Очевидцы же, а также немецкие источники свидетельствуют о том, что по меньшей мере половина брошенной техники была в исправном состоянии, годном для дальнейшего использования. Поэтому немцы, где своим ходом после заправки топливом, а где на буксире вывезли из леса огромное количество автомашин, орудий и минометов, тракторов и т.п. имущества, оставив лишь небольшое количество по сравнению, а первоначальным. Но и этих «запасов» после войны вполне хватало на то, чтобы окупить затраты по вывозке металлолома на переплавку.

Теперь сапёры разминировали лес квадратами, особенно в местах скопления остатков техники между речками Полисть и Кересть. После очистки очередного квадрата от мин, кстати, далеко не полной, за дело брались гражданские тягачи и бульдозеры, вытаскивавшие битую технику к разъезду железной дороги. И никому дела е было до того, что их гусеницы скрежетали по усыпанной людьми почве, до трещавших под траками костей. «Даешь план по вывозке металлолома!»

Затем настала очередь лесоустроителей. Вслед за длившейся несколько лет вывозкой столь нужного государству металла пришла необходимость упорядочить лесные угодья. В войну от них остались только воспоминания. В Долине Смерти, по свидетельствам фронтовиков, лес был вырублен на постройку жердевых дорог да погублен разрывами тысяч мин и снарядов.

Теперь вдоль и поперек, повторяя довоенные, протянулись просеки. Осиновые островки стали отделять от березовых полосами хвойных пород. Сначала по намеченной траектории раздела проходил трактор с большим отвальным плугом, выворачивал пласт земли почти на полметра, а затем в отвалы идущие вслед рабочие, в основном женщины, сажали молодые ёлочки и сосны. Параллельные полосы посадок насчитывали до 50-60 метров ‘в ширину и по 400-500 метров в длину.

Сколько их было — сказать трудно, но одну их важную особенность поисковики подметили сразу: они располагались аккурат в местах наибольшего скопления людских останков, словно рукой и планировщика водила рука человека, скрывающего следы преступления. Не видеть всего этого люди не могли, — слишком много костей выворачивал плуг, и впоследствии поисковики многократно среди этих посадок находили лишь по половине скелета солдат, остальные половины были распаханы плугом.

Можно только посочувствовать людям, сажавшим елочки на костях, когда их взору представала война, вывернутая наружу с беспощадностью судебного прокурора.

Почти одновременно с лесоустроителями прошли державной поступью поперек Долины энергетики. Они протянули с севера на юг нитки двух мощных высоковольтных ЛЭП. Первую — вдоль железной дороги Новгород — Чудово, лишь чуть зацепив ею печальное место, а вторую — точно через мельтешившую во фронтовых и армейских сводках июня 1942 года отметку-высотку 40,5, ставшую роковой для огромного количества солдат. Это даже не высота, а просто точка, в которой геодезисты при составлении карты района определили превышение над уровнем моря.

Ничем другим от окружающей плоской залесенной равнины это место не выделялось, разве что находилось на просеке, по которой проходила одна из двух («северная») дорог Долины. По этой дороге пробивались к своим окруженцы генерала А.А.Власова, по ней же не смог пройти он сам. Военный Совет 2-й ударной армии и большинство работников его штаба, не сумевшие преодолеть стену заградительного огня нашей (!) артиллерии (есть архивные документы, подтверждающие это).

Бульдозеры энергетиков пробуравили Долину в этом месте, не особо тяготясь моральными соображениями: лес спилили и увезли, трассу ЛЭП расчистили до плотного грунта, под будущие стойки заготовили котлованы. Затем были доставлены опоры, бетон, бухты толстенных проводов. Их плети после натяжки завершили работу до проектного финала. Каждый выполнял свое производственное задание и не хотел вдаваться в подробности, план — закон…» (25. И.И. Ивлев. Военная археология. Методика поисковых архивно-полевых исследований. г. Архангельск. 1995 г.)

 

«…Так было, и об этом можно было бы не вспоминать, если бы не те утраты, которые невольно сопутствовали этому процессу.

Тогда нас на каждом шагу еще окружала История. Еще не умерли от болезней и ран искромсанные, истерзанные осколками и пулями солдаты, чудом уцелевшие. Еще были живы вошедшие в войну пятидесятилетними, шестидесятилетними пожилые бойцы. Были живы миллионы свидетелей и участников героических схваток. Была жива их память, хранящая многие тысячи имен безвестных героев. Имена эти, эти героические дела лежали на поверхности…» (26. Ю.М. Иконников. «Тревожные сны». М. 1986 г. С. 72).

 

Но Память и Совесть — они как энергия, сколько ее не аккумулируй, не сжимай, не прессуй, рано или поздно она пробьет рамки защиты и тогда может сжечь всю сеть. Ведь эмоциональный резервуар человека ограничен, а искусственно корректируемые извне (ущемляемые) моральные установки души всегда лишь повышают температуру и увеличивают внутреннюю напряженность индивидуума. Поэтому  рано или поздно в приниженно-рациональном поведении человека наступает предел, и тогда человек уже не слушает статьи Постановлений, мысли вождей, запреты чиновников, а поступает сообразно Совести и требований своей души… Тоже самое должно было произойти и с сознанием советских людей переживших войну. Должны были найтись из сотен миллионов хотя бы единицы, кто, видя циничность и бездейственность государства, попытались что-то реальное сделать для забытых солдат.

 

3. Первопроходцы военного поиска

 

На сегодняшний день есть серьезные основания считать, что трагическим эпизодом войны, давшим первый исследовательский опыт фронтовой Истории, а впоследствии ставший в какой то степени началом всему поисковому движению бывшего Советского Союза был все же Керченский полуостров.

Здесь, в ноябре 1943 года вместе с десантниками вдохнул горький воздух подземелий и стал очевидцем первого спуска под землю наших частей, где штольни были завалены мумифицированными труппами солдат Красной Армии, и фронтовой журналист, поэт Илья Сельвинский. То первое исследование было непродолжительным по времени, поскольку войска наступали на Керчь и были другие проблемы, а кроме этого «случайные исследователи» не знали каменоломен и не имели возможности длительное время освещать подземелья, чтобы уходить далеко от входов. (27. Сборник В каменоломнях Аджимушкая. М. 1990 г. С.   ). Но то, что они увидели в штольнях рядом со входами их потрясло. Илья Сельвинский сразу после той «экскурсии» не мог заснуть, пока не выплеснул всю боль и ужас увиденного в стихотворении «Аджимушкай». А командиры настояли, чтобы было проведено расследование в этих подземных выработкам. И в январе 1944 года командование 414-й стрелковой дивизии, части которой занимали линию фронта в Аджимушкае и укрывались в каменоломнях, было вынуждено назначить специальную комиссию, чтобы хоть как-то приоткрыть тайну трагедии, невольными свидетелями которой стали бойцы и командиры этой дивизии. Работу той комиссии можно считать «первой поисковой экспедицией», обнаружившей и отметившей в своем Акте обследования не только следы событий мая-октября сорок второго, но дневники и  документы, найденные тогда в подземельях. Таким образом, до нас дошел список бесценных документов и частично их уникальные тексты, написанные по горячим следам событий в трагических условиях людьми, которые знали, что выживут из них лишь единицы. К сожалению, позже большая часть из найденных документов была изъята «корректорами» военной цензуры и заинтересованными генералами и уничтожена.

Тем не менее, к примеру, текст дневника Серикова-Трофименко и некоторые другие документы, содержание которых мы бы никогда не узнали, если бы в той формальной «поисковой экспедиции» не оказался человек неравнодушны, для которого существовали не только приказы, но и моральная ответственность перед историей и погибшими товарищами. Таким человеком оказался лейтенант 414 стрелковой дивизии Ф.А. Грицай, случайно определенный командованием в состав комиссии (28. Князев Г.Н., Проценко И.С. Доблесть бессмертна. М. 1986 г. С 6). Его, как и Илью Сельвинского и солдат нашего десанта не оставило увиденное равнодушным. И вечерами и ночами за счет своего отдыха он переписывал документы, которые составляли несколько мешков и хранились в штабе …..

Именно благодаря энтузиазму и неравнодушию одного человека, позволившего сохранить для истории редчайшие по эмоциональному накалу и подробностям документы Великой Отечественной, я бы не стал относить те исследования к сугубо официальным расследованиям.

 

Если же попытаться найти первые случаи неорганизованного и неофициального исследования и поиска пропавших солдат, то, здесь можно будет услышать несколько точек зрения.

Одна из них была опубликована в середине 2005 года в журнале «Офицеры». «Первые попытки найти павших сослуживцев предпринимались сразу после войны непосредственными участниками событий, теми, кто наверняка знал, где навеки остались их боевые товарищи…» (29. Журнал «Офицеры» № 6 (20) 2005 г. С. 32).

 

Еще один вариант «первых случаев неорганизованного и неофициального исследования и поиска пропавших солдат» несколько лет назад я услышал от уже упоминавшейся мной жительницы Матвеево-Курганского района Ростовской области Мария Максимовна Вальчук. Всю войну она прожила в селе, располагавшемся практически три года на линии Миус-фронта, жила там и во время оккупации района, а сразу после освобождения была назначена первым председателем сельской администрации.

«…Летом 1942 года, когда немцы второй раз захватили наш район, после боев на полях вокруг нас осталось очень много погибших солдатиков. Своих то погибших немцы убрали сразу, а вот наши лежали еще долго… Вот тогда я двадцать пять плетей и заработала за захоронение наших погибших.  Как?

Немцы, когда нас в июле 1942 года второй раз оккупировали, комсомольцев сельских не расстреляли и в Германию не угоняли. Да и кого стрелять? Из комсомольцев у нас только девчонки пятнадцати – двадцати лет были, а ребята все на фронте с мужиками. Гоняли нас на самые трудные и опасные работы…

Наверное, недели через две после оккупации в августе месяце, когда еще и не вызрели подсолнухи, немцы стали нас гонять на поля убирать их. Это не тяжелая работа, а посылали только комсомольцев потому, что на тех полях сплошь стояли мины и наши и немецкие… Сами же полицаи и немцы туда не ходили, доводили нас до границы подсолнухов и оставались, а мы шли дальше. Приходилось ходить очень осторожно и босиком. После двух лет войны мы были легонькими, но и это не спасало. Бывало, подрывались… Так вот, в тех подсолнухах не только мины стояли, но там еще много наших погибших солдатиков лежало. Одни были чуть присыпаны землей – такие земельные бугорки, из которых то кости ног, то кости рук торчали – это в основном были те, кто еще осенью сорок первого погиб или весною сорок второго. А те, кто в последних боях летом погиб, лежали даже не прикопанные в одежде с оружием с документами… Уже разлагались… Рядом находиться было тяжело, нас мутило, рвало… А не смотреть под ноги не могли – того и гляди на мину наступишь. В один из дней работы, когда я срезала подсолнухи и смотрела куда дальше идти и что там под ногами, я увидела останки морячка-старшины. Весною, когда они у нас стояли в селе, он заходил к нам в хату. А у нас в большой комнате фотография групповая моряков была – брат в сороковом из армии привез, после службы на крейсере «Красный Крым». Так тот старшина увидел и говорит: «Так это же наши ребята с нашего крейсера!» Многих узнал, в том числе и брата. И вот теперь он лежал на поле даже не захороненный… Ох, и наревелась я тогда!… А как чуть успокоилась, подошла к нему, осторожно нагрудный карман гимнастерки оттопырила, а там медальон лежит. Я его забрала и дома с мамой прочитали. Фамилию сейчас уже не вспомню, но помню, звали его Николаем, и родом он был из-под Днепропетровска. А мама и говорит: «Он когда в последний раз к нам заходил, сказал, что, мол, опять пополняемся – многие погибли. «Да и нам, — говорит, — отсюда, скорее всего, живыми не уйти. Так, что вы хоть моим черкните вдруг чего… ну мол, где погиб».

Вот я после того, как-то девчат собрала на поле и сказала, что поскольку мы здесь работаем, то нам их и хоронить придется. Потом каждый вечер, перед тем как с поля выходить мы собирали все эти пенальчики, что за день нашли, и в фартуке домой несли. Потом их разбирали, переписывали, а потом и семьям писали. Правда, когда немцы узнали, что мы захоранивая наших солдат собираем их документы, а я инициатор этого, приказали наказать меня двадцатью пятью ударами плетки. Не знаю, как бы я все это перенесла и разговаривала бы сейчас с вами, если бы тогда меня не спас наш староста… Он убедил коменданта «наказать» меня позорнее – заставить меня вычистить солдатский нужник…» (33. Воспоминания М.М. Вальчук).

С нечто подобным мы познакомились в Керчи, посетив в п. Глазовка Ленинского района Республики Крым  братское кладбище, что в семи километрах от г. Керчь.…

Местный житель Ярославский М.П. (1881-1969 гг.) и его жена Анна Харламовна. Захоронено 3720 солдат, сержантов и офицеров РККА.

 

И конечно же, к самой первой волне неорганизованных «исследователей» войны следует отнести и мальчишек! Вот что по этому поводу считает Сергей Садовников в своей книге «Поиск, ставший судьбой»: «В развернувшейся после войны кампании по сбору металлолома часто невольными искателями становились вездесущие мальчишки. Собирая для сдачи во «Вторчермет» цветной металл на местах былых сражений, они одновременно и «обследовали» их…  Подростки умудрялись залезать в полузатопленные в болотах танки и упавшие самолеты, раскапывать окопы и осыпающиеся блиндажи…» (34. С.И. Садовников Поиск ставший судьбой. М. 2003. с.17.)

«…В 1948 году штаб краеведения был создан в семилетней школе села Бегоща Крупецкого (ныне Рыльского) района, возглавил его директор школы Григорий Романович Лемешев. За два года учащиеся собрали более тысячи экспонатов по истории села и открыли в школе музей. В нем были витрины «Первые организаторы новой жизни», «Бегощане в Великой Отечественной войне», «Передовики нашего колхоза». В музее можно было ознакомиться с фольклором, народным бытом, с самодеятельным творчеством учащихся и колхозников ¹…»

(Цуканов И.П. Поисковое движение в России на современном этапе.   ).

Наверняка отдельные подобные случаи имели место в послевоенной жизни победившего государства по всем территориях, где проходил фронт.

Отрицать это нельзя. Но все эти случаи, носили спонтанный, единичный характер и их можно рассматривать не как систему, а, скорее,  как исключение. Тем более, что «широкой огласке такие поиски не придавались и никакой оценки, а тем более поддержки, на государственном уровне не имели.» (30. Журнал «Офицеры» № 6 (20) 2005 г.(?) С. 32).

Почему? Каковы были причины этого? Таких причин было несколько и это уже отдельный и большой разговор. Но если сформулировать их сжато, то здесь многие исследователи сходятся на мысли, сформулированной давно, но высказанной очередной раз сравнительно недавно журналистом Романом Шкурлатовым. «Официальная линия государства была незыблема: непогребенных и неопознанных защитников Отечества у нас нет, без вести пропавшие … только предатели и перебежчики, а неопознанными в земле лежат исключительно поверженные легионы вермахта и СС…» (31. Журнал «Офицеры» № 6 (20) 2005 г.(?) С. 32).

Кстати, эту же точку зрения, частично подтверждают и одни из старейших исследователей солдатских судеб Олег Всеволодович и Аркадий Константинович Лишины из … В своей книге «Это нужно живым» они сохранили не только имя одного из первых «неофициальных поисковиков», но и подробности первого группового (!) выхода в поле. «…В военном поиске мы были не первые. Почти за 10 лет до нас, в 1958 году вышла в маршрут московская экспедиция под руководством Юрия Робертовича Барановского, учителя, фронтовика, в юности воевавшего в рядах 2-й ударной армии. Путь экспедиции лежал в новгородские леса.

…В самый первый выезд 1958 года они вышли на поле боя. На проволочных заграждениях вокруг немецкого дзота и под ними обнаружили останки 19 красноармейцев и сержанта: кости, выбеленные солнцем и дождем, клочки одежды. Юрий Робертович знал, что трагедия произошла здесь в 43-м при прорыве фашистской обороны. Изучение поля боя, захоронение останков и восстановление имен погибших стало первым шагом в длинном – в 25 лет! – пути отряда. Тогда удалось установить 15 имен из 19. Сегодня это редкая удача для поисковиков.» (32. О.В. Лишин, А.К. Лишин Это нужно живым. М. Педагогика. 1990 г. С.41-43.)

 

Но можно ли такие отдельные случаи попыток «найти павших сослуживцев», неосознанные действия подростков или одиночные действия взрослых людей в остро-эмоциональных ситуациях, захоранивающих непогребенных солдат, считать  началом организованного и официального исследования и поиска? Думаю, что нет. Поскольку это происходило импульсно и кратковременно, а исследования и поиск подразумевают длительный процесс.

 

Поэтому, пожалуй, первопроходцем исследования и поиска действительно следует считать  Н.И. Орлова из Мясного Бора, что под Новгородом. Вот как об этом рассказывает мой коллега и родной брат Николая  Александр Орлов:

«Я думаю, что не ошибусь, если скажу: история поискового движения не только в нашей области, но и вообще в Советском Союзе началась под Мясным Бором небольшой деревушкой в тридцати семи километрах к северу от Новгорода. Здесь в июне 1942 года трагедией многих тысяч людей закончилась одна из незнаменитых операций Великой Отечественной войны. В многотомных изданиях писаний военных историков операция, получившая название Любанская, удостоилась упоминания, где тремя, а где и целыми тридцатью (!) строчками мелким шрифтом. Видимо, большего не заслужили сто тысяч погибших солдат и офицеров 2- ударной, 52-й и 59-й армий Волховского фронта, оставшиеся лежать непогребенными на огромном пространстве от Мясного Бора до Красной Горки.

В 1946 году на станцию Мясной бор приехал Николай Иванович Орлов  человек, с именем которого неразрывно связано теперь слово «следопыт». Николай был моим старшим братом, и, наверное, кому как ни мне, рассказывать о нем. Но сначала он расскажет о себе сам. Слава Богу, Вера Ивановна Мишина, директор музея объединения «Азот» (теперь это АО «Акрон») как-то усадила Николая Ивановича перед микрофоном и сделала запись его рассказа о жизни, о поиске, о судьбе, распорядившейся так, что он стал делать то, чего не делал никто до него.

— После войны мне удалось вернуться домой очень быстро.

По пути домой я увидел всю картину тех лет: взорванные мосты и путепроводы, временно сколоченные деревянные мосты, разрушенные станции: Окуловку, Чудово, многие другие. Все это теперь было в руинах. На всю жизнь мне запомнился проезд от Чудова до станции Мясной Бор. Буквально все леса начиная от Чудова до станции Мясной Бор были уничтожены. Особенно страшная картина была в районе Спасской Полисти. Из окна вагона были даже видны останки погибших воинов, стояли сгоревшие танки, Когда я приехал в Мясной Бор, куда отца назначили дорожным мастером, то я увидел тоже самое. И вот я первый раз пошел с матерью на болото. Трудно представить кому-нибудь сейчас этот путь. Идти надо было по узкой тропе, которая вела через болото. Вокруг была натянута колючая проволока, здесь прошли саперы. Кругом виднелись желтые таблички с черным черепом и костями. Красной краской на них было написано: «Мины, мины, мины». Недалеко от станции Мясной Бор проходил передний край. Он так и стоял здесь почти неподвижно с 1942 по 1944 год. Когда мы пришли на болото, я впервые увидел людей, погибших и незахороненных в сорок втором году. На болоте они сохранились так, как будто только вчера были убиты (для тех, кого этот факт удивит, сообщаю, что болотный мох обладает особыми свойствами и благодаря этому мы и в восьмидесятые годы находили все еще неразложившиеся до конца трупы солдат, погибших в 1942 году. — А.О.). В первом походе поразила такая деталь. Мы шли с матерью по болоту, и вдруг я увидел лису. Она что-то ела. Когда я подошел и отогнал лису, то увидел, что это что-то, оказалось останками человека. Во мху я увидел останки старшего лейтенанта. На хорошо сохранившейся гимнастерке были целы петлицы, на которых аллели три кубика. Над клапаном кармана торчала авторучка. И над ней был виден стрелковый значок. Я осторожно, палочкой, потрогал карман. Нитки, конечно, сгнили, и я увидел в кармане часы и еще какую-то черную пластмассовую отвинчивающуюся крышку. Когда я открутил ее, то увидел, что внутри лежит свернутая в тугой рулончик бумажка. Так я впервые познакомился с «формой № 4», или так называемым медальоном. Я сейчас уже не помню фамилии старшего лейтенанта, но очень хорошо помню, что отец, бывший фронтовик, сказал: «Надо написать».

Адрес хорошо сохранился. Уроженцем он был полтавским, но адрес матери был одесским. Написали туда письмо и через некоторое время получили ответ, что мать проживает в городе Кишиневе, в Молдавии. Оказалось, что ее сын до войны учился в Академии художеств в Ленинграде и оттуда пошел на фронт, где и пропал без вести.

Вот так и началось мое первое знакомство с «Долиной смерти»… (35. Летопись поискового движения России. Ростов н/Д. 2005 г. С…)….

 

 

И поскольку известной информации о других энтузиастах-исследователях сороковых годов мы пока не имеем, то Н.И. Орлова можно считать если не первым, то уж точно одним из первых неформальным поисковиком бывшего Советского Союза конца сороковых годов.

Хотя это вовсе не исключает, что не было таких же следопытов, имена которых до нас не дошли или преднамеренно скрывались самим государством. И хотя эта мысль звучит несколько парадоксально и может показаться надуманной, тем не менее, она  основывается на конкретных официальных документах и деяниях, принимаемым и проводимым нашим государством в разные годы в отношении тех, кто вопреки замалчиванию войны, пытался думать, говорить о ней, искать погибших солдат, устанавливать неизвестные факты…  В полной мере это можно отнести и к судьбе самого известного человека в послевоенном поиске, чье имя знали и помнят сейчас миллионы граждан бывшего Советского Союза к Сергею Сергеевичу Смирнову. Это же можно отнести и к менее известному исследователю войны, чем С.С. Смирнов керчанину Владимиру Биршерту и другим.

4. «Глашатай одиночек» и еже с ним…

В начале пятидесятых годов начал заниматься прояснением солдатских судеб и фронтовых трагедий тогда еще мало известный журналист, фронтовик Сергей Сергеевич Смирнов. Первым и серьезным этапом в его поисковой работе стала Брестская крепость. А начиналось все, как и у большинства – с легенд, отрывочных сведений и рассказов. Вот как о том моменте вспоминал соратник по перу Ираклий Андроников: «Он узнал, что в 1941 году гарнизон Брестской крепости, расположенный на бывшей польской границе, не сдался, а продолжал сопротивляться даже и после того, как крепость оказалась в глубоком тылу врага. Оборона была необычайно упорной. Крепость была взята лишь после того, как все защитники пали…

Легенда захватила Смирнова. И началась труднейшая и упорнейшая работа…». (36. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С.8).

Стекавшаяся к С.С. Смирнову информация, новые документы о том эпизоде войны на реке Буг, судя по всему, перевернули его отношение к недавней войне, перевернули его представление о событиях, свидетелем которых он был сам. Эти отрывочные воспоминания, фрагменты документов, рассказы очевидцев вернули его назад в войну, где остались погибшие его товарищи. Вот как сам Сергей Сергеевич говорил об этом: «Мне не дают покоя те, кто вернулся домой, и те, кто остался там, на поле боя…» (37. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С. 5).

Результатом этой работы стала серия материалов о неизвестных героях, выступления по радио и телепередачи альманаха «Подвиг», которые тогда если не перевернули, то основательно встряхнули страну, ставшую в суете мирской забывать тех, кому они обязаны и миром и жизнью.

И опять возникает вопрос: «Неужели даже через десять-пятнадцать лет после кровопролитной войны не захороненные солдаты волновали только одного-двух человек во всем Советском Союзе?»

Трудно в это поверить, да и сам Сергей Сергеевич Смирнова дает нам возможность усомниться в этой мысли. Ведь в начале пятидесятых из первых публикаций и выступлений С.С. Смирнова страна начинает узнавать новые имена, мужчин и женщин, парней и девушек, которые, так же как и он, ведут поиски, устанавливают имена погибших, сообщает ему новые данные, дают темы для его исследований. К стати тогда же, может быть впервые и на всю страну, были названы имена Николая Орлова из Мясного Бора, Николая Ефремова из Казахстана, Владимира Биршерта из Керчи, …  и других энтузиастов-следопытов неравнодушных к судьбам погибших солдат.

Вот как пишет исследователь истории обороны каменоломен Аджимушкая под Керчью  70-х годов москвич Г.Н. Князев: «В 50-е годы, с первых публикаций и выступлений по радио, с рассказами об обороне Аджимушкая С.С. Смирнова начинается этап активизации поиска и исследования этой малоизвестной страницы Великой Отечественной войны». (38. Г.Н. Князев, И.С. Проценко «Доблесть бессмертна», М. 1986 г., стр. 122)

Как мы видим в этом предложении Исследователь четко дает понять, что признает начало «этапа активизации» в изучении истории подземной крепости 1942 года  выступлениями С.С. Смирнова, и тут же намекает, что «неактивные» исследования и даже поиски по этой теме уже проводились. Кем же они проводились и когда?

«…В эти годы (пятидесятые – В.Щ.) в катакомбы спускается керченский журналист Владимир Биршерт, узнавший от своих родственников о дневнике дяди, старшего лейтенанта А.И. Клабукова, и дневнике А. Трофименко. Он был одним из первых, кто начал поиск в катакомбах.

Сделаны первые находки, и появились публикации Биршерта – в журнале «Огонек» в 1961 году (№ 35, 48). Получены отклики читателей…»  (39. Г.Н. Князев, И.С. Проценко «Доблесть бессмертна», М. 1986 г., стр. 122)

Но В.В. Биршерт относился к тем, кто не просто исследовал тему, поднимал архивы, собирал воспоминания, для нас важно то, что он в середине 50-х годов уже занимался полевым поиском. Об этом он сам писал в журнале «Огонек»: «Недавно в каменоломнях была найдена записная книжка одного из защитников Аджимушкая. Восемнадцать лет пролежала она в подземелье, но довольно хорошо сохранилась…» (40.  Журнал «Огонек» № за 1961 г.)

Но если и В.В. Биршерт «был одним из первым, кто начал поиск в катакомбах», то кто же был самым первым исследователем сразу после войны? Однозначно сказать, скорее всего, нам не удастся никогда, но можно предположить, что это была опять таки вездесущая местная «босота». Вот как об этом рассказывала в 70-е годы учительница керченской средней школы № 17 имени Веры Белик  Таисия Александровна Дроздова: «…Ребят всегда тянуло в штольни подземелья… Не удержать наших мальчишек от тайных походов в каменоломни. Они идут туда…»  (41. Г.Н. Князев, И.С. Проценко «Доблесть бессмертна», М. 1986 г., стр. 124). И это действительно так на самом деле. Двадцать пять лет работы в этих каменоломнях меня также сделали убежденным сторонником мысли, что любые подземелья, а керченские вдвойне, обладают  таинственной магией притяжения. И если ты хоть раз побывал в этих жутких, холодных подземных выработок среди старых настенных рисунков и надписей, среди  алеющих ржавчиной фрагментов оружия и боеприпасов, и белеющих человеческих останков, то при первой возможности ты опять посетишь эти места. А уж во снах эти каменоломни будут даже через многие годы пугать тебя и манить.

Но это уже эмоции, которым можно или поверить, или самому попробовать испытать на себе магнетизм мертвых аджимушкайских подземелий…

 

Как бы там ни было, а тогда в начале пятидесятых именно из первых публикаций и выступлений С.С. Смирнова страна узнала некоторые имена мужчин и женщин, парней и девушек, которые, так же как и он, ведут поиски, устанавливают имена погибших, сообщает ему новые данные, дают темы для его исследований.

Да, это было время следопытов-одиночек.

 

Вот, пожалуй, и вся более-менее точная информация на 2005 год о зарождении и развитии в территориях бывшего Советского Союза первых энтузиастов-одиночек. Хотя это вовсе не значит, что не было таких же энтузиастов-следопытов и в других территориях, просто информация о них или малоизвестна или вообще не сохранилась.

Это еще раз подтверждает предположение, что поисковое движение рождалось как стихийное движение одиночек, людей взваливших на себя боль миллионов не захороненных и неизвестных солдат Великой войны. В этом несомненная сила этого движения, поскольку оно рождалось и продолжается инициативой личностей, которым не нужны приказы и распоряжения. Они сами приобщались к Делу поиску в разное время и с разной мотивировкой, но если они вели или ведут эту работу, то ведут осознано и преданно, без оглядки на смену идеологий и конъюнктурных веяний. Но именно в этом была и отрицательная сторона начального этапа работы «красных следопытов» — они делая Дело, не задумывались не то, что о популизме, они не думали даже об информировании о результатах своей работы. Может быть, именно поэтому мы и не знаем большинства их фамилий.

 

Что же касается роли Сергея Сергеевича Смирнова, то он не только поднял поисково-исследовательскую работу на новый качественный уровень. Он не только, несомненно, первым, в захватывающем, научно-популярном стиле пропагандировал эту сложную, многоплановую работу. Но он так же, создал новый жанр. По словам известного писателя Валентина Катаева – это «жанр научного поиска», а по мнению Евгения Долматовского – это жанр «литературы поиска», которая «возникла на стыке прозы, очерка, мемуаров и документальных публикаций…» (42. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С. 91).

И все же главная заслуга журналиста, исследователя и поисковика Смирнова С.С. состояла, пожалуй, в том, что именно он привлек внимание миллионов людей к теме забытых солдат, показал важность и необходимость такой работы. Кроме этого он стал родоначальником теперь уже действительно массового (всесоюзного) поискового движения. Вот как это выразил один из современников и друзей исследователя: «На наших глазах росли в геометрической прогрессии ряды его последователей. Тысячи людей при жизни Сергея стали жадно искать в том же направлении…»  (43. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С. 24).

Говоря словами сегодняшнего дня можно с уверенностью констатировать, что радио и телепередачи с участием С.С. Смирнова имели самый высокий рейтинг и пользовались небывалой популярностью. Поток писем людей после передач был такой, что в … пришлось создать штат сотрудников, которые только разбирали письма.

Это была несомненная победа – победа человека над беспамятством,  над суетой, над временем. Но эта победа Сергея Сергеевича Смирнова стала и его проблемой, лишний раз, обнажив парадоксальное противоречие жизни.

Исследователь всколыхнул миллионные массы советских людей, объединив их благой идеей воссоздания героических страничек войны, поиска и уточнения солдатских судеб, сохранения памяти. И казалось бы государство, партия и чиновники должны были сказать ему спасибо за то, что он выполнял их работу и функции. Сказать спасибо, и всячески помочь ему и дальше «цементировать» единство людей и воспитывать молодежь на примерах патриотизме и героизма их отцов. Но случилось все с точностью наоборот…

Если начало пятидесятых, когда журналист начинал исследовать историю обороны Брестской крепости, можно сравнить с робким весенним ручейком или даже с первой капелью освежающей, пробуждающей влаги, то шестидесятые напоминали половодье. Каждый день рабочие коллективы или комсомольские бригады выходили с инициативой выехать на места боев, изучит ту или иную страничку недавней войны, взять имя того или иного погибшего героя… Фронтовики стали вспоминать своих погибших товарищей, пытаться найти их могилы, восстановить события тех дней… Это в серьез напугало чиновников. Они поняли, что теряют контроль над содержанием недавней военной истории, которое в те годы только писалось. Официальная история Великой Отечественной войны на тот момент еще не существовала, как многотомный труд, включающий в себя документы, информацию, статистику, анализ, мемуары и воспоминания… Были написаны отдельные работы, были изданы воспоминания отдельных военачальников… История войны как труд и как информационноаналитический материал только создавалась. И этот материал о войне стал дополняться правдивыми горькими и трагическими мелочами и деталями, через которые проступала объективная информация о роли и поведении людей в тех сложных условиях. Роль, место и поступки солдат и командиров, простых граждан и чиновников, военачальников и комиссаров, членах правительства и Верховного главнокомандующего…

В …. году журналиста вызвали в ЦК КПСС. Разговор был, видимо, не простой, поскольку после него С.С. Смирнов с тяжелым сердцем принял новую и довольно высокую должность, резко стал заниматься трудовым подвигом народа в годы войны, и полностью ушел от судеб погибших и «белых пятнах» военной истории…

 

Но приостановить миллионы последователей Смирнова С.С. оказалось не возможным. Оставался единственный путь «перенаправить» энергию энтузиастов в безобидное русло подконтрольных тем.

 

Летом 1965 года в городе Брест состоялся первый слет красных следопытов Советского Союза. И хотя он не организовал разрозненных энтузиастов,  не определил единые цели и задачи, не нашел наиболее эффективные формы поисковой работы, но тем не менее он  впервые показал, что поиском судеб погибших солдат занимаются уже не единицы, а сотни взрослых и молодых людей. Этот Слет стал новым этапом  в изучении энтузиастами истории прошедшей войны. Новым этапом, когда стратегию исследования, методику и даже темы в большинстве случае задавали исследователям партийные функционеры. Этот период я назвал бы – периодом официальной дозволенности. И хотя он сильно ограничивал исследователей, уводил в сторону от главного, а порою и профанировал идею Памяти, тем не менее, и на этом этапе были свои открытия и успехи. Во всяком случае  именно с этого же времени к поиску приобщаются люди, многие из которых позже станут создателями крупных областных поисковых организаций или Всесоюзных экспедиций: Александр Николаевич Краснов (г. Калуга), Сергей Михайлович Щербак (г. Керчь), Эдуард Иванович Григорьев (г. Старый Оскол), Александра Васильевна Ткаченко (г. Ростов-на-Дону), Вячеслав Иванович Спиридонов (г. Волгоград), Ксения Тихоновна Зоркина и Борис Николаевич Антипов (г. Воронеж), Вячеслав Дмитриевич Митягин (г. Москва), Леся Александровна Козик (г. Львов), Юлий Михайлович Иконников (г. Москва), Нина и Владимир Федорович Татарниковы (г. Липецк), Николай Андреевич Кручинкин (Республика Мордовия), Олег Всеволодович и Аркадий Константинович Лишины (г. Москва) и другие…

И все же то время – с середины 60-х до середины 80-х годов можно считать временем изучения неизвестных страничек войны в рамках официально дозволенности.

 

5. Время официальной дозволенности

 

Что происходило на этом этапе? Как развивалось это интересное исследовательское направление для ищущих и неравнодушных после того мощного точка, которыми были выступления С.С. Смирнова в телеальманахе «Подвиг» и слет юных следопытов в Бресте?

Самое же интересное то, что даже для сегодняшних исследователей Великой Отечественной войны и краеведов в большинстве территорий бывшего СССР ответы на эти вопросы остаются неизвестным. В большинстве территорий так же не знают, кто же занимался изучением фронтовых событий и поиском погибших солдат в их городе и области в промежутке между Первым слетом красных следопытов 1965 года и серединой восьмидесятых, когда стали предприниматься робкие попытки объединить стихийных исследователей войны во Всесоюзную организацию. Хотя многие имена зачинателей массового поискового движения по территориям при желании можно узнать из Отчетных документов ЦК ВЛКСМ или обкомов комсомола.

 

Тем не менее, кое-какая информация есть уже и сейчас. И мы попробуем из этих фрагментов собрать картину происходящего.

И так, что же нам еще известно.

 

В журнале «Огонек» за 1961 год была опубликована статья керченского журналиста В.В. Биршерта. В ее основу легли собранные им данные, наблюдения и непосредственно находки в темных сырых выработках каменоломен Аджимушкая сделанные им в конце пятидесятых.

Повлияли ли публикации в прессе и выступления С.С. Смирнова по центральному телевидению, но в 1967 году Керченский горисполком решает создать подземный музей в каменоломнях Аджимушкая. Первым его директором предлагают стать фронтовику полковнику морской авиации в отставке Сергею Михайловичу Щербаку. А с приходом этого человека и созданием музея начинаются и первые системные исследования каменоломен, ставших местом жизни и смерти тысяч советских солдат и командиров Крымфронта в трагическом 1942 году…

 

А вот как, по мнению руководителя Белгородского областного объединения «Поиск» Ивана Андреева, начинался поиск в их области: «Поисковое движение на Белгородчине зародилось более тридцати лет назад. 18 августа 1968 года на заседании горкома комсомола города Старый Оскол было принято решение о создании Старооскольского городского клуба «Поиск». Мы собирали информацию о наших земляках, встречались с ветеранами, ходили в походы, создавали музей….

А начиналась вся поисковая работа в Белгородской области с Эдуарда Ивановича Григорьева. Сейчас это почетный житель города Старый Оскол, и активный помощник областной организации «Поиск». Ныне ему 75 лет — возраст не маленький, но в меру своих сил он и сейчас помогает в работе редакции областной Книге Памяти, в архивно-поисковой работой….

В 1968 году, когда только начиналось у нас поисковое движение, Григорьев Эдуард Иванович работал директором городского краеведческого музея. И все экспонаты, которые находили поисковики пополняли фонд этого краеведческого музея. Потом Эдуард Иванович уволился из музея, работал учителем в школе. В начале семидесятых отряду «Поиск» тогда выделили помещение в городском Доме пионеров, где и стали создавать уже специализированный поисковый музей…» (44. Рассказ записан со словэту техникука нашей организации за все годы —    .. И. Андреева 23 октября 2003 года. г. Новороссийск, Широкая Балка, Б/о «Голубая акула»).

 

В том же 1968 году связали свою жизнь Олег Всеволодович и Аркадий Константинович Лишины из Москвы, о чем мы уже писали выше.

 

 Несколько иначе и чуть раньше, чем на Белгородчине зарождался поиск в Липецкой области. «Клуб был создан 19 марта 1965 года… В Липецкой области первый обелиск защитникам Отечества поставил экспедиционный клуб «Неунываки» в 1966 году на высоте «Огурец», воинам 74-й Краснознаменной Киевско-Дунайской ордена Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии и 498-го полка 132-й стрелковой дивизии…» (45. Сборник «Поисковое движение как форма изучения событий Великой Отечественной войны». Курск. 2005 г. С.207.)

 

О поисковиках 60-х годов дает нам информацию фронтовик и первый председатель Ассоциации «Народная память о павших защитниках Отечества», ушедший из жизни в 1999 году, Юлий Михайлович Иконников и в других своих работах. В своей книге «Связные истории», написанной в соавторстве с А. Тарасовым, он говорит о поисковой группе «Керченские следопыты», проводившей раскопки на Крымском полуострове в конце 60-х годов.

 

«Примеряться к мертвым, как к живым, преодолевать косность забвения было неотъемлемым нравственным правилом и состоянием души создателя первого в Калужской области поискового отряда Александра Николаевича Краснова.

Любая дорога начинается с первого шага. И этот первый шаг в суровую драматургию огненных лет сделал Саша Краснов, не видевший войны, но всем своим существом постигший ее трагический смысл.

Позже в своих воспоминаниях он напишет: « Нет, я не видел войну, хотя со мной она с появления на свет, как-никак, а родился я под бомбежками, семимесячным. Совсем не по-книжному, не из громких «ура» и бравых атак появилась в моем сознании война, а из рассказов моего дядюшки-фронтовика Засечкина Николая Ивановича…»

Преподаватели Кондровского педагогического училища, заслуженная учительница школ РСФСР Надежда Ивановна Карабанова и бывший фронтовик Николай Иванович Засечкин привили Саше Краснову страсть к походам.

В 1964 году на базе краеведческого кружка педагогического училища они создали военно-краеведческую группу. А в 1968 году состоялось переоформление группы в поисковый отряд, поставивший своей целью воспроизвести этапы героического пути и картину трагической гибели легендарной 33-й армии и ее славного командарма, уроженца Калужского края, героя России, генерал-лейтенанта Михаила Григорьевича Ефремова.

С этого времени Александр Николаевич возглавил отряд и был его бессменным руководителем двадцать лет.

Как же все начиналось? Мы уже упоминали, что сначала Сашу и его «походную братию» увлекала широкая география туристических маршрутов. Как-то у одного из захоронений случайно разговорились с жительницей тех мест, которая рассказала о том, что под Вязьмой в сорок втором полегла целая армия и что там пропавших без вести больше, чем деревьев в лесу.

Как заноза запали в душу эти слова. Человеческое страдание привело его на порубежье Калужской и Смоленской областей для того, чтобы начать целенаправленный поиск погибших ефремовцев и, одновременно, поиск суровой правды войны.

…Председатель Ассоциации поисковых отрядов страны Ю. Иконников оставил нам интересные воспоминания о своей первой встрече с Сашей: «Судьба свела меня с ним где-то в середине восьмидесятых, когда я по заданию «Комсомолки» кочевал по Калужской глубинке в поисках тех, кто работает на местах боев, разыскивает стихийные захоронения наших воинов, устанавливает их имена и судьбы…

Мы встретились в тесной комнатке музея… и я был покорен буквально излучаемой горячей искренностью, прямолинейностью, глубоким патриотизмом и верой в святость работы по установлению имен солдат, не вернувшихся с войны. Потом мы переписывались и встречались. Часами я записывал на магнитофон его рассказы…» (46. «Летопись поискового движения России» Ростов н/Д. 2005 г. С.….)

 

Примерно так же как в Белгородской, Калужской и Липецкой областях начиналось движение «красных следопытов» в 60-е и начале 70-х годов  и в других территориях Советского Союза. Одна из особенностей первого этапа периода «официальной дозволенности» в том, что организаторские, методологические и корректорские функции взял на себя комсомол. Был брошен клич, был дан толчок, вышли письма и инструкции для служебного пользования по организации движения и… вместо движения неподконтрольных одиночек, движение стало приобретать очертания массового, организованного и планового мероприятия, хотя и немного «заформализованного».

Вторая особенность  начала этого периода это довольно ограниченная тематика работы для «красных следопытов»: сбор воспоминаний своих земляков, туристические походы и походы по местам боевой славы, изучение боевого пути дивизий или армий, изучение победных операций войны, создание музеев и реже установление памятников на местах боев. И крайне редкой (видимо не поощряемой формой работы) были поиски незахороненых солдат. И однозначно запретной темой были попытки исследовать «непобедные» «окруженческие» странички Великой Отечественной войны.

И, тем не менее, находились люди, кто, взвалив на себя боль проваленных нашими полководцами операций, шел с лопатой на поля и леса и поднимал брошенных солдат, а значит,  «подставлялся» под критику, прессинг и гонения со стороны официальных кругов. «…Обширная переписка (А. Краснова и его группы – В.Щ.), горячее желание «дойти во всем до сути» вызывали нескрываемое раздражение тех, кто не хотел, чтобы все узнали трагическую правду о гибели армии Ефремова.

Не раз Саше деликатно предлагали переориентироваться на исследование какой-либо победной операции Великой Отечественной войны. Дело доходило до прямых угроз, создавались всевозможные помехи при организации очередного похода. Кому-то, как признался Александр Николаевич, «ворошение» прошлого было очень нежелательным. Но Саша был не приклонен…» (47. «Летопись поискового движения России» Ростов н/Д. 2005 г. С.….). С теми же настойчивыми рекомендациями и запретами сталкивался в Новгороде и Николай Орлов. А Владимира Биршерта даже несколько раз увольняли из газет за собственное мнение  и действия «несоответствующие официальной исторической концепции»…

Были и другие подобные случаи. Как мы уже знаем, продолжал свои поиски под Новгородом Николай Орлов, в Керчи Владимир Биршерт и исследователи из отряда «Керченские следопыты», в Калуге начинал свои изыскания Александр Краснов и его ребята, в Липецке своего первого солдата тогда захоронили Нина и Владимир Татарниковы… Возможно, были и другие приверженцы поиска, которые не ограничивались мемуарными, краеведческими или созерцательными формами работы рекомендуемыми «сверху», но мне пока не удалось установить их имен. Однако здесь главное в том, что ряд отрядов уже тогда прикоснулся к этой многогранной, эффективной и захватывающей форме работы, которой являлась полевая (экспедиционная) работа по поиску незахороненых солдат на старых фронтовых полях.

Но при этом необходимо лишний раз подчеркнуть, что, тем не менее, в эти годы преобладала (навязывалась) все же тенденция «не глубоких» форм работы для массового, организуемого комсомолом движения «красных следопытов». Эти же формы работы будут усиленно рекомендоваться и в последующие годы. Особенно для вновь приходящих энтузиастов.

 

Началом нового периода этого этапа стал 1973 год. Если, как мы видели, до этого «красные следопыты» чаще всего использовали мемуарные, собирательные, краеведческие, музейные формы работы по теме войны, то в том году кураторы от комсомола сами предложили провести полевые поисковые работы на местах боев. «В 1973 году журнал ЦК ВЛКСМ «Вокруг света» организует и проводит первую историко-патриотическую экспедицию «Аджимушкай» по поиску документов и архивов штаба подземного гарнизона сражавшегося и погибшего в катакомбах под Керчью в мае-октябре 1942 года. Тогда организаторы даже не предполагали, что этим экспедициям суждено каждый год собирать юношей и девушек со всего Советского Союза…   (48. Журнал «Вокруг сета» № … 1974 г.)

Это был, пожалуй, первый и чуть ли не единственный случай, когда  «кураторы из ЦК» сами организовали полевые работы исследования мест боев и поиск останков незахороненых солдат. Причем это было сделано по «непобедной» и «окруженческой» теме войны. Но это все же следует рассматривать как исключение, хотя экспедиции стали и ежегодными. В этом важнее другое – сам прецедент, ссылаясь на который легче было доказывать в обкомах и райкомах «важность и необходимость проведения полевых экспедиций» в других территориях страны.

После семьдесят третьего года  такая форма работы для поисковых отрядов СССР как полевые экспедиции начинает приобретать все большее и большее значение. Хотя, еще раз подчеркну, первичные «неконтактные» формы работы  по войне оставались еще более десяти лет доминирующими.

Вот, например, с чего в эти годы начинали свою деятельность новые поисковые отряды.

«35 лет назад (в 197… году) в свой пер­вый поход пошли бойцы «Снежного десанта» — пат­риотической организации казанских студентов. От­правляясь с лыжами по Та­тарии, тогда ребята хотели просто рассказать о своих вузах, встретиться с ветера­нами. Но уже два года спус­тя Совет ветеранов Казани поручил десантникам по­вторить путь одной из ди­визий, сформированных в Татарии в годы войны.

С тех пор появившиеся на каждом факультете Ка­занского университета и в других вузах «Снежные де­санты» прошли по следам практически всех воинских формирований из Татарста­на. Побывали во всех облас­тях и республиках бывшего СССР, где шли бои.

Кроме основной своей задачи — сбора сведений о дивизиях и встреч с ветера­нами, выступлений с лекци­ями перед местным населени­ем, бойцы «десанта» по соб­ственной инициативе сделали немало других важных дел.» (49. М. Черепанов….)

Обратите внимание, поисковик и исследователь Великой Отечественной войны Михаил Черепанов из Казани здесь рассказывая о первых годах работы следопытов Татарии, ни слова не пишет о непосредственном поиске и перезахоронении солдат на фронтовых полях. Это не рекомендовали, это не входило в стандартный (т.е. поощряемый) набор направлений деятельности поисковых групп.  Выход исследователей-студентов Татарии непосредственно на полевую поисковую работу произошел несколько позже.

«С 1981 года в семье «Снежных десантов» по­явился новый отряд — фи­лологического факультета КГУ. Его бойцы сразу из­брали принципиально но­вый подход к поиску. Они взвалили на себя, казалось бы, нерешимую задачу — по­пытаться собрать сведения обо всех земляках, погибших на фронтах Второй Мировой войны. А главное — сообщить о конкретных судьбах защит­ников Отечества их семьям.

Началась работа по сбо­ру сведений о местах гибе­ли уроженцев и жителей Та­тарии, считавшихся зачас­тую пропавшими без вести…

А с августа 1981 г. те же студенты-филологи стали инициаторами еще одной формы поисковой работы — экспедиций по розыску и за­хоронению останков солдат на местах былых сражений. Ребята на свой страх и риск подняли вопрос о возвра­щении доброго имени сол­датам 2 Ударной армии, по­гибшим в 1942 г. на Волхов­ских болотах под Новгоро­дом.» (50. М. Черепанов….)

Довольно точно мы знаем, как зарождался поиск и на Кировоградчине. «Истоки нашего добровольного молодежного поискового движения по увековечению памяти павших в годы Великой Отечественной войны защитников Отечества берут начало в 1960-х гг. прошлого века, когда вели активную деятельность «красные следопыты» Кировской области. В школах области ребята собирали материалы о героях, живших в их районе… В ряде школ силами учащихся и учителей сооружались памятники выпускникам этих школ, павшим на войне…. В рамках всесоюзной акции «летопись Великой Отечественной» совершались совместные походы ветеранов войны и молодежи по местам боевой славы…» (51. Мы идем по земле, политой кровью… г. Киров, 2005 г. С.7)

Сравнительно недавно в Смоленской области вышла в свет книга Н.Г. Куликовских и Л.П. Аскерко «Отдавая долги…» отражающая историю поискового движения на Смоленщине. В своем исследовании авторы попытались определить временные границы и найти зачинателей поиска незахороненых солдат Великой Отечественной войны в своей области, вошедшей в историю войны как территория одних из самых ожесточенных и драматических событий июля-октября 1941 года. Обратимся к их тексту:

«…Первым вяземским поисковиком стал Николай Слесарев, рабочий горно-обогатительного комбината. Он учился в Гредякинской сельской школе, директором которой был участник войны П.П. Новиков. Рассказы Павла Петровича оставили большой след в душе его ученика. В 1977 году Николай нашел у себя на огороде первый медальон. Принадлежал он старшему лейтенанту Ф.М. Кудыму. Разыскав родственников и получив фотографию погибшего, Николай начал поиск места захоронения. В этом ему помогли местные жители (надо было обойти все дворы!), которые опознали погибшего офицера Красной Армии и восстановили последние минуты его жизни. С этого началась поисковая биография Николая Слесарева. В одиночку он вел поиск неизвестных захоронений, возвращал из небытия десятки имен погибших. Находил и принимал у себя их родственников. Можно смело сказать, что Николай Слесарев – благородный, бескорыстный человек стоял у истоков поискового движения в Вязьме и на Смоленщине…» (52. Н.Г. Куликовских и Л.П. Аскерко «Отдавая долги…» Смоленск. 2006. с….)

 

Но в этом разделе я использовал информацию лишь тех территорий, в которых эти данные уже нашли отражение или подтверждение в каких-то изданиях. В большинстве же территорий, как я уже и сказал, подобная информация не сохранилась или имеется в отрывочном, не систематизированном состоянии. И хотя один из старейших поисковиков Республики Татарстан, редактор Республиканской Книги Памяти Михаил Черепанов в своих исследованиях считал, что «…сегодня уже признанный факт, что с экспедиций «Снежного десанта» из Каза­ни в Новгородскую область началось организованное по­исковое движение по всему бывшему СССР». (53.  «СНЕЖНОМУ ДЕСАНТУ» — 35 ЛЕТ !» М. Черепанов …), как мы видим это не совсем так. Но если такие непреднамеренные ошибки объясняются отсутствием информации, и их легко понять, то преднамеренные описки, а иногда и откровенную ложь, объяснить, кроме как расчетом не получается. И хотя, хочу еще раз сказать, что военный поиск не может по определению приносить исследователю богатства и славы, кроме уважения простых граждан и часто недовольства со стороны чиновников, тем не менее, попытки такие периодически предпринимаются. И руководители региональных поисковых объединений время от времени с такими нечистоплотными «коллегами» сталкивается. Кто-то пытается сделать себе ИМЯ, завышая свою значимость в работе общественной организации. Кто-то пытается сделать карьеру, «раздувая» число поднятых им (!) останков. А кто-то пробует даже деньги заработать на памяти павших. Частично о таком случае рассказывалось во втором номере журнала «Вооруженные Силы» за 2006 год.

И с таким приходится встречаться, изучая историю и сегодняшний день военного поиска.

 

Вот, пожалуй, и вся более-менее точная информация на 2005 год о зарождении и развитии в территориях бывшего Советского Союза в 60-е и 70-е годы отрядов «красных следопытов» и первых поисковых отрядов. Хотя это вовсе не значит, что не было отрядов и отдельных энтузиастов-следопытов в других территориях, просто информация о них или неизвестна или вообще не сохранилась.

Почему же так получилось, что информация о первых исследователях Великой Отечественной войны в большинстве территорий бывшего Советского Союза не сохранилась?  Я повторюсь, в большинстве территорий эта информация не сохранилась или имеется в отрывочном, не систематизированном состоянии. Почему? Причин много, но я остановлюсь сейчас только на двух, как мне кажется главных и остающихся злободневными и на сегодняшний день. С одной стороны это все та же непрактичность и альтруизм энтузиастов – делая часто, за государство на свои средства и в свое свободное время кропотливую и сложную работу они не пытались сохранить для истории свое имя, а часто не побеспокоились сохранить и свои интереснейшие результаты поисков. Так, например, случилось с подавляющим большинством руководителей Музеев боевой и трудовой славы при школах, на предприятиях, в ВУЗах… И если ВУЗы, как «очаги просвещения и образования» во времена «Великой смены ценностей», то есть в  перестроечное время, сохранили хотя бы Музеи, то в школах и на предприятиях редкие документы фронтовиков и реликвии войны были разворованы или выброшены на свалки.

С другой стороны, надо учитывать, что в советское время, если что-то делалось массово, то это все делалось, «с ведома и по поручению» непогрешимой КПСС. Но тогда вопрос. А эта стихийно возникшая после выступлений С.С. Смирнова в  телеальманахах «Подвиг» и на радио «волна» повышенного интереса людей к исследованию прошедшей войны и «всплеск народной инициативы», как писала тогда газета «Правда», могла порадовать креслодержатей страны? Навряд ли. Все стихийное и спонтанное могло только серьезно озадачить правительство.

Поэтому все возраставшую стихийную волну исследователей идущих за С.С. Смирновых было решено втиснуть в рамки организованного действия. Сам телеведущий киноальманахов «Подвиг» видимо понимал, что такое «организованное изучение истории войны» грозит подменой непредвзятости и объективности, а посему счел более честным оставить дорогую и болезненную для него тему неизвестных героев. Наверное, именно поэтому даже в восьмидесятые, когда в каждой области насчитывалось по несколько сот, а иногда и тысяч (!) поисковых отрядов и музеев, это движение не признавали официальным. А самих представителей поисковых отрядов и групп различных территорий не пытались объединить. И работая в рамках города, области или даже края руководители поисковых отрядов чаще всего не знали своих коллег из соседней области, и чаще всего не знали, чем они занимаются, что нашли, какие результаты получили. Да для организаторов из ЦК ВЛКСМ было крайне и нежелательно, чтобы руководители отрядов узнавали о работе друг друга. Поскольку в один прекрасный момент могли встретиться 5-7 командиров из разных областей, которые пять-десять лет своей жизни честно отдали изучению жизненного пути маршала Г.К. Жукова или истории боевого пути 5-й воздушной армии. И при этом каждый мог вполне обоснованно считать, что открывал, что-то новое, хотя, как, оказывается, делал «дурную» работу, которую до него уже сделали его коллеги…

 

Вообще все организованные действия и события, начиная со Слета «красных следопытов» в Бресте, в основном следует рассматривать как очередную пропагандистскую компанию партии и комсомола. Идеологическую, с одной стороны, и организационно-контролирующую с другой. И при этом приходится признать, что  при таком подходе государственная система и чиновники на местах играли важную, но не всегда положительную роль в судьбах людей, контролируя инициативу масс и пытаясь корректировать деятельность и мысли энтузиастов. Но при всем этом, я вовсе не пытаюсь рост «в геометрической прогрессии рядов последователей» С.С. Смирнова свести только распоряжениям правительства, к счастью было и много действительно энтузиастов и честных исследователей. Те же, кто просто назначался райкомами и горкомами заниматься работой «красных следопытов», в большинстве своем, довольно быстро отошли от этой деятельности, не успев ни скомпрометировать ее, ни опошлить. Но к счастью в потоке той массовости приобщилось к исследованию войны и поиску непогребенных солдат действительно много энтузиастов и одержимых исследователей, ставших в последствии руководителями или инициаторами создания областных поисковых объединений.

Конечно же, говоря об этих годах, нельзя скатываться к какой-то одной оценке – «все было хорошо» или «все было плохо». 60-е и 80-е годы были НЕОДНОЗНАЧНЫ. Поэтому нельзя считать, что тот «этап официальной дозволенности» при всей ограниченности свободы действий и мыслей исследователей, не принес ничего положительного. Вовсе нет. И в той «пионерской организованности» были плюсы. А главный плюс для исследователей войны, как мы уже сказали, был в том, что эта искусственно организованная массовость поискового движения помогла найти свое место и окрепнуть взглядам десятков ребят и девушек, кто в конце 80-х годов уже объединял разрозненные группы и отряды, создавая базу для официального поискового движения страны.

 

Судьбы руководителей поисковых отрядов, клубов и музеев, которые начинали в 60-е годы, сложились по разному. Не всегда удачно и счастливо…

Ведь известно, что в любые времена, не просто сохранять преданность  и верность какому бы то ни было делу или идее. Тем более, сложно это делать, когда эту идею не понимают окружающие, даже близкие люди, а власти часто грубо пытаются «подкорректировать» твои мысли, подкупить, пытаются подтолкнуть на сделку с совестью или истиной…

Порою, видя колоссальную работу и инициативу того или иного энтузиаста, и понимая, что чем бороться с этой инициативой ее лучше направлять в нужное русло, чиновники на местах изыскивали минимальные ставки-полставки и предлагали таким людям возглавить кружок юных следопытов или школьный музей. Другими словами, давая официальный статус, политическая система корректировала (ограничивала) темы исследования, их глубину и главное – не допускала независимости мнения от официального курса официальной истории войны. Поэтому к тому периоду исследовательского движения относится множество работ по изучению боевого пути той или иной дивизии (армии), победных битв и сражений заряженных «урапатриотизмом», и крайне мало непредвзятых исследований событий недавней истории, а тем более трагических страниц войны и поражений. Это относилось к вариантам «мягкой» корректировки интересов инициаторов-исследователей. На этот безобидный путь, когда исследователь и пользу обществу приносил, и не было опасности, что он скроет малоприятные эпизоды войны, а тем паче компромат на генералитет, а значит частично и на правительство, удалось направить тогда девяносто процентов потенциала народной инициативы страны. Так, к стати, поступили и с самим «глашатаем» поисковиков-исследователей 50-60-х годов С.С. Смирновым.    …….(54.  Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С….).

Тех же из инициаторов, которых не удавалось удерживать в рамках официальной военной истории, им предлагались другие боле жесткие методы политической цензуры: обвинения в клевете, товарищеские суды, статьи в газетах и пр. … А это приводило часто независимых энтузиастов-исследователей войны к нервным срывам или алкоголю.

С вариантом такой идеологической корректировки (давления) я столкнулся на примере судьбы одного из первых исследователей истории обороны Аджимушкайских каменоломен Владимира Владимировича Биршерта. В 1989 году мне в руки попала на пару часов рукопись его книги …, которую он никак не мог издать. Книга была неплохо написана, сразу захватывала внимание и легко читалась, хотя и изобиловала множеством выдержек из редких и засекреченных документов (некоторые из тех документов я не встречал и по сей день). Но все его попытки издать книгу наталкивались на непонимание, как и вся предыдущая исследовательская работа. Часто же его новые попытки предложить книгу издательствам или чиновникам инициировали лишь новые претензии к нему со стороны органов и увольнения с работы. Постоянный моральный прессинг, надломил Владимира Биршерта, он все чаще стал выпивать. В конечном итоге книге так и не была издана. В начале девяностых годов он предпринял последнюю попытку издать свою работу, но время было не для изданий, тем более книг о подвиге народа и ошибках генералов. За несколько лет до смерти, будучи уже больным и опустившимся человеком, он, видимо, уничтожил свою рукопись,  так и не встретившуюся со своим читателем…

Несколько иначе, но столь же драматично сложилась судьба молодого и довольно успешного, как многие считали в 90-е годы, командира отряда «Экипаж» Сергея Цветкова. Он был одним из первых, кто в своем военном поиске сделал ставку на поиске, поднятии и восстановлении боевой техники времен Великой Отечественной войны. К сожалению, в середине 90-х никому из «властьпридержащих» не было дела ни до поиска непогребенных солдат, ни до фальсифицирования самой военной истории России, которую успешно и усиленно проводили у нас в стране представители американских спецслужб и бизнеса. Не было дела и до затонувшей техники. И хотя его отряд работал «под крылом» Центрального музея Великой Отечественной войны на Поклонной горе, где и располагалась мастерская отряда и их экспозиция техники, но даже музей не мог помочь в получении средств на подъем техники.

 

И хотя изломанность судеб искателей в советское время, это прямое следствие  не простой и неоднозначной темы поиска и захоронения павших, тем не менее, это уже отдельная тема, и даже можно считать, что это все частные случаи.

 

Продолжая же разговор об этом этапе истории Поиска в России, я хотел бы напомнить еще некоторые цифры и факты.

В … году была начата Всесоюзная акция «Летопись Великой Отечественной» в рамках которой и проводились походы по местам боевой славы, встречи с ветеранами, походы ветеранов и молодежи, сбор воспоминаний… Участниками этой акции по всей стране стали миллионы молодых и взрослых людей. Были собраны обширные воспоминания, документы, письма солдат! И хотя эта акция носила ярко выраженный идеологический характер, тем не менее она была конструктивна и эффективна. Под лозунгами этой акции поднимался колоссальный и почти не тронутый пласт военной истории – фронтовые и послевоенные судьбы солдат войны, их семей,  их переписка,…

Так только в Республики Мордовия на 1984 год насчитывалось 1215 поисковых отрядов и музеев! Да, были в этих тысячах коллективных участников и «однодневные», и созданные по приказу. Были. Но большинство из этих отрядов и музеев плохо ли хорошо ли, но работали и собрали обширный материал о судьбах земляков, именах погибших, имел звуковой материал воспоминаний! В том же Отчете председателя ЦК ВЛКСМ Мордовской АССР читаем: «…Количествособранных воспоминаний и фронтовых реликвий 12200.» (55. ГАРМ. Ф. Д. С.). И тысячи таких же отрядов и музеев были в каждой территории Советского Союза, и интереснейшие материалы имелись у каждого участника той акции. Это факт.

Правда уже в 1989 году, когда завершилась эта акция, поисковых отрядов, продолжавших исследовательскую работу в Мордовии, осталось вдруг лишь… около ста, в Ростовской области их осталось 68, в Волгоградской только … Но при этом мы учитываем все отряды и музей, и в большинстве своем это школьные, которые ни разу в полевом поиске не участвовали.

Но печально даже не это, а то, что с этими формальными, иногда «дутыми» поисковыми отрядами и музеями сгинули совершенно не дутые материалы, воспоминания, находки, реликвии и документы! Сохранилась лишь малая часть собранного материала теми отрядами-однодневками. К сожалению это был закономерный результат любой идеологической акции, которая выполняется не по воле души, а «по рекомендации сверху»..

 

И все же анализ того непростого для Поиска этапа, я хочу закончить еще одним важный положительный итогом. Неожиданные находки, новые имена солдат, открытые неизвестные ранее странички войны, трепетное и искреннее отношение неравнодушных поисковиков к своему делу и своей теме не остались не замеченными. Все это вместе взятое «пробило» маски цинизма и неверия многих самых заформализованных чиновников в Москве и в территориях Советского Союза. К конце 80-х  идеи и мысли Ю.М. Иконникова, В.П. Демидова, Ю.А. Смирнова, Е.А. Ивановой в Москве, З. Ешмурзатовой в Узбекистане, Б.Н. Антипова в Воронеже, М.В. Черепанова в Казани, О.В. Неверова в Курске, В. . … в Киеве, … уже воспринимались госчиновниками более серьезно, а порою, и с уважением.

 

6. Начало официального поискового движения

 

«…В феврале 1988 года в Калуге проходил семинар поисковиков, руководителем орггруппы этого семинара стал «кондровский молчун», как сам себя называл Александр Николаевич Краснов. Ю.М. Иконников, присутствовавший на семинаре, впоследствии вспоминал о том, что Краснова слушали, затаив дыхание, три часа, отказавшись от перерыва, и еще столько бы слушали…

Напутствуя своих товарищей, Саша говорил: «надо спешить. Время работает не на нас. Еще несколько лет, и мы потеряем большинство из тех людей, которых уберегла непредсказуемая фронтовая судьба. Губит безжалостное время записки солдатских медальонов. Мы торопимся с поиском…»

Уже будучи тяжело больным, наперекор предательству судьбы, в последний раз в своей жизни он принял участие в Вахте Памяти возле деревни Барсуки Юхновского района.» (56. «Летопись поискового движения России» Ростов н/Д. 2005 г. С.….)

А еще через пол года произошло самое главное событие в истории поискового движения СССР.

«13 марта 1988 года на 1-м Всесоюзном сборе поисковиков, проведенном по инициативе  ЦК ВЛКСМ, когда 106 руководителей поисковых отрядов и групп из многих областей и республик страны приехали в Калугу, чтобы в присутствии представителей Совета Министров СССР, ЦК КПСС и многих других организаций и ведомств заявить: «На бывших полях сражений забытыми и непогребенными до сих пор лежат останки многих тысяч советских воинов, павших за Родину!», поисковое движение было  признано в стране официально». (57. Мы идем по земле, политой кровью… г. Киров, 2005 г. С.8.).

Именно с этого момента ведет свое летоисчисление организованное поисковое движение России и стран ближнего зарубежья. А первым реальным действием того «пробного» Слета стал Всесоюзный сбор в городе Гагарине Смоленской области (весна 1989 г.) и первая «Всесоюзная Вахта Памяти-89», первый этап которой проводился в апреле-мае в Мясном Бору Новгородской области. Результаты лишь первого весеннего этапа этой Вахты Памяти стали неожиданны даже для организаторов – Центрального Комитета ВЛКСМ и поисковиков страны. Вот только некоторые цифры той трехнедельной работы:

* принимало участие более  1500 человек из  59 регионов Советского Союза;

* были найдены и захоронены останки 3199 солдат и командиров Красной армии;

* найдено более 250 солдатских медальоном, документов или именных вещей;

* установлены имена 89 погибших солдат. (58. «КП» № 107 от 11. 05. 1989 г.).

 

За всю же Вахту Памяти  1989 года подняты останки более 5. 000 погибших воинов, установлены имена 401 солдата. (59. «Правда» № 358 от 24. 12. 1990 г.) За год было найдено и уничтожено более 25000 взрывоопасных предметов

 

А далее каждый год был насыщен важными и серьезными событиями и мероприятиями для всего поискового сообщества. О каждом из этих событий невозможно дать даже краткую информацию, можно лишь называть важнейшие с парой строк уточнений. Так попробуем и сделать.

 

После 1989 года Всесоюзные Вахты Памяти проводились еще три года, и каждый год они давали неожиданные количественные и содержательные результаты. В 1990 году Всероссийские Вахты Памяти были проведены уже в двух областях – в Новгородской и Смоленской. Еще через год  Вахты Памяти проводили в этих же двух областях, но результат был… В 1992 году Всероссийская Вахта проводилась уже в трех областях – Новгородской, Смоленской и на Керченском полуострове.

В августе 1991 года была зарегистрирована Ассоциация поисковых объединений «Народный союз по охране памяти о павших защитниках Отечества» (АсПО). Председателем Координационного совета единодушно был избран фронтовик, журналист и ветеран поиска Юлий Михайлович Иконников. В состав Координационного совета вошли: В.П. Демидов, Ю.А. Смирнов и Е.И. Иванова (г. Москва), С.Н. Флюгов (г. Новгород), В.В. Сысоев (г. Калуга), М.В. Черепанов (г. Казань), В.К. Щербанов (г. Ростов-на-Дону), В.А. Кычев (г. Архангельск), О.В. Неверов (г. Курск).  А 17 сентября в здании Московской академии им. Сеченова состоялась презентация АсПО «Народный союз по охране памяти о павших защитниках Отечества». Осенью этого же года вышел первый и единственный номер специализированной газеты «Эхо войны», подготовленной АсПО и редакцией газеты «Новое дело». А с 1992 года периодически стала выходить специализированная страничка «Поиск» во всесоюзной газете «Патриот».  Редактором и газеты «Эхо войны», и раздела в газете «Патриот» стал Юлий Михайлович Иконников. И хотя эти странички выходили не столь регулярно, как хотелось бы, и всего года полтора-два, но, тем не менее, они сыграли очень важную роль в объединении разрозненных поисковых отрядов, объединений и энтузиастов-одиночек, а так же в информировании населения об этом направлении.

 

Развал Советского Союза в 1992 году нанес удар по государству и всему обществу. Перестали существовать не только крупнейшие общественные организации, такие как ВЛКСМ, Всесоюзная пионерская организация, ОСВОД, на грани закрытия был ДОСААФ, прекратили существование многие творческие организации, распадались научно-исследовательские институты, закрывались и банкротились предприятия. Но Ассоциация поисковых объединений «Народный союз по охране памяти о павших защитниках Отечества», одна из немногих общественных и даже государственных структур, которая продолжала жить и работать.

События того тяжелого для всей страны периода лишний раз доказали жизнеспособность и силу сообщества неравнодушных людей, объединенных не указами, чиновниками или деньгами, а благородной общественно-значимой идеей.

 

 

И если на первом Слете поисковых отрядов в Калуге в 1988 году 160 присутствующих представляли около 140 поисковых отрядов СССР, то уже в 1991 году АсПО объединяло 524 поисковых отряда. И даже в декабре 1995 года Союз поисковых отрядов России (переоформленная АсПО) объединял и координировал работу «около 500 отрядов, объединенных в 22 областных и 5 республиканских формирований или в военно-патриотических клубов районного и городского масштаба» (60.  Сборник. Место боя как исторический памятник периода Великой Отечественной войны. М. 1996 г. С. 33).

В том же 1995 году в год 50-летия Победы в Великой Отечественной войне Правительство Российской Федерации официально закрепило за Союзом поисковых отрядов России выполнение пунктов по поиску не захороненных советских солдат в рамках Закона «Об увековечении памяти погибших защитников Отечества». Тем самым впервые официально признав роль и значение поискового движения России.

И не смотря на то, что целенаправленное государственное финансирование за все годы выделялось лишь однажды в 1995 году, тем не менее, поисковое движение крепло, расширялось, выстраивало свою организационную структуру.

С 1996 года для лучшей координации работы стали создаваться Межрегиональные поисковый центры: «Восток» (рук. Е. Скуратова, г. Екатеринбург), «Южный рубеж» (рук. В. Щербанов, г. Ростов-на-Дону),  «Центр» (рук. В. Сысоев, г. Калуга), «Северо-запад» (рук. И. Прокофьев, г. С-Петербург), и «Запад» (рук. С. Флюгов, г. Новгород). Именно благодаря созданию этих координирующих центров удалось вернуться к проведению крупных межрегиональных и международных Вахт Памяти, экспедиций, молодежных учебно-поисковых лагерей и научно-практических конференций.

Надо признать, что именно 1995 и 1996 годы для поисковых отрядов и объединений России были временем максимально насыщенным планами, работой, экспедициями, заботами, надеждами. И эти же годы, благодаря государственной финансовой поддержке, не только укрепили поисковые объединения на местах, не только помогли генерировать и начать осуществлять новые крупные интересные проекты, о которых раньше мы думали как о несбыточной фантастике, но и дали мощный импульс для дальнейшего развития всего поискового движения страны.

И хотя, как уже известно, только однажды в 1995 году государство выделяло целевое финансирование на поддержку и материальное обеспечение поискового движения России, тем не менее, это позволило за десять лет получить впечатляющие результаты. По неполным данным общественными поисковыми отрядами только в Российской Федерации поднять и захоронено более 193 тысяч солдат и командиров Великой Отечественной, установлены имена более 8300 незахороненых солдат, созданы компьютерные банки данных более чем на 3 миллиона человек, пропавших без вести и погибших. И еще одна цифра. За эти десять лет найдено, передано саперам и уничтожено более 107900 гранат, мин, снарядов и авиабомб.

 

 

7. Новая страница военного поиска: прорыв или коллапс?

 

2005 год был годом 60-летия Победы. Многие уже в преддверии этого юбилейного года понимали, что он станет знаковым. Это был год – Рубикон, который возможно разделял две эпохи. С одной стороны оставалась эпоха, когда и в СССР и в России важную роль играли участники Великой Отечественной войны, и правительства, вынужденные считаться с ними. шли на некоторые уступки в плане патриотического воспитания молодежи, памяти поколений, чествованию ветеранов и так далее.  А с другой стороны Рубикона вырисовывается время, когда фронтовиков той Великой войны остаются единица, а значит и государство будет строить свои взаимоотношение с памятью, с недавней военной историей как посчитает нужным и выгодным…

 

И этот «Рубикон» начался в мае 2000 года, когда депутаты Госдумы приняли обращение к президенту. В нем были взвешенные мысли : «…Государственные органы фактически свернули работу, связанную с поиском неизвестных воинских захоронений и непогребенных воинских останков…»

Тем не менее, все последние годы в Москве на разных уровнях муссировался вопрос о незахороненых останках солдат Великой Отечественной войны – надо ли этим заниматься, кто должен этим заниматься? К 2004 году (может быть это было связано с приближающимся 60-летием Великой Победы) на уровне правительства вопрос «быть или не быть» наконец был решен положительно. И более того было решено, что государство должно все же  финансировать эти работы. После этого сразу же нашлось много желающих ведомств взять поисковиков «под свое крыло». Даже тех, кто раньше и слышать об этом не хотел.

Поэтому и на страницах периодической прессы и на ряде сайтов высказывалась озабоченность практиков военного поиска уже о другом.. Вот, например, с какой болью и опасением писала в ноябрьском номере газета «Безымянная высота»:

«… Год 2005 мы начинаем «увязывая» наши планы и финансовые возможности с Главным Днем и Праздником – Днем Победы и празднованием 60-летия Великой Победы! Это будет год – год дат и юбилеев!

Но, к сожалению, даже Даты и Юбилеи – это еще не Память. Память глубже, ее трудно выразить словами. Она не для митингов. Ее тяжесть можно осознать только через Дело, оставшись один на один с останками забытого солдата, оставшись один на один с металлом войны, один на один с неизвестной Судьбой… И Вы это знаете. Поэтому опять и опять уходите в бой с Беспамятством, уходите в ту Войну…

Как сложится дальше судьба поискового движения в России — мы не знаем. Но уже в прошлом году в Госдуме обсуждался вопрос передачи поисков останков незахороненных и неизвестных солдат Великой Отечественной войны в ведомство Министерства обороны!…

Мы понимаем, что это решение приведет к полной формализации, дутой отчетности и к очередному предательству погибших солдат. За прошедшие 60 лет Министерство обороны ни СССР, ни РФ ничего не сделало для тех, кто когда-то числился у них «рядовым, сержантским и офицерским составом». Потому что для генералов и «полководцев» они всегда были лишь «Л/С» или «пушечным мясом». Для страны, строящей капиталистическое общество, они тем более ничего не значат!…» (61. БВ № 13, ноябрь 2004 года.)

Эти опасения базировались на опыте Республики Беларусь, где в середине девяностых право, заниматься поиском и захоронением солдат Великой Отечественной, было передано Министерству оборону. Тогда Правительством Республики Беларусь были выделены деньги, был сформирован специальный поисковый батальон, который только тем и занимался, что вел поиск непогребенных останков 1941-1944 годов. Вот только и выделенные средства, и спецбатальон, и техника, которая была в распоряжении Министерства обороны, не повлияли на результаты работ. Точнее повлияли. Если работавшие до спецбатальона поисковые отряды на общественных началах и без господдержки в год по Беларуссии поднимали от полутора до четырех тысяч останков Великой Отечественной, то батальон поиска при всем своем потенциале и госфинансировании почему то поднимал из года в год всего 300-500 останков?!… После чего в 2004 году Правительством Республики Беларусь было принято постановление все вернуть «на круги своя» — батальон из-за малой эффективности упразднить, а сами поисковые работы опять передать общественным организациям!

 

22 января 2006 года Президентом России Путиным В.В. был подписан Указ «Вопросы увековечения памяти погибших при защите Отечества», в котором лишний раз Министерству обороны Российской Федерации передано право захоронить солдат Великой Отечественной!… Есть надежда… Но есть и вопрос: «А разве кто-то мешал Министерству обороны это сделать раньше?» Таковых не было, но и проблему не решили…

Правда, необходимо отметить, что в Указе Президента России все же учли опыт наших соседей из Беларуси, и потому Министерству Обороны РФ передано право реализовывать Закон Российской Федерации «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества» СОВМЕСТНО с общественными организациями России.

 

Поэтому может быть опасения высказываемые ветеранами военного поиска в газете «Безымянная высота» были напрасными. Но это покажет уже только ВРЕМЯ…

 

Щербанов В.К., председатель Межрегионального

поискового центра «Южный рубеж»,

руководитель Ростовского областного клуба «Память-Поиск»

 

 

Список литературы:

 

 

1. Журнал «Патриот Отечества» №… за 2003 г.

 

2. Газета «Патриот» № 45 октябрь-ноябрь 1994 г.

 

3. Приложение к информационному письму СПО России № 1 от 18. 02. 1996 г.

 

4. Приложение № 3 в пакете документов совещания руководителей органов по делам молодежи субъектов Российской Федерации по вопросу «О работе с поисковыми объединениями» Госкоммолодежи России от 29. 01. 1998 г.

 

5. Информация Департамента по молодежной политике Министерства образования РФ на 7. 03. 2002 г.) ????

 

6. Информация Департамента по молодежной политике Министерства образования РФ на 7. 03. 2002 г.

 

7. Садовников С.И. Поиск, ставший судьбой. М. 2003 г. С. 8.

 

8. Порфирьев Е.А. Личные опознавательные знаки армий -= участниц битвы за Кавказ. Краснодар. 2003 г.

 

9. К. Степанчиков. Латунная бирка под «Железным крестом»// Калашников. Оружие, боеприпасы, снаряжение. 2000 г. С. 46.

 

10. Б.В. Соколов тайны Финской войны. М.: Вече. 2000. с. 342..

 

11. Там же. С. 342.

 

12. Зимняя война 1939-1940. Кн. 2: И.В. Сталин и финская кампания (Стенограмма совещания при ЦК ВКП(б). Под редакцией Е.Н. Кулькова, О.А. Ржешевского. М.: 1998.

 

13. Б.В. Соколов. Тайны финской войны. М.: Вече. 2000. с. 345.

 

14. Военно-исторический журнал. № 3 март 2002 г. С. 12.)

 

15. С.И. Садовников. Чтоб не распалась связь поколений. М. 2005. с. 10

 

16. ЦАМО, Ф.340, оп.5409, д. 3, л.164.

 

17. Архив ВММ МО. Ф.21. Оп. 5780. Д.4. Л.141-143.

 

18. Архив ВММ МО. Ф.21. Оп. 5780. Д.4. Л. 70.

 

19. Воспоминания М.М. Вальчук, записанные на Вахте Памяти 1987 года.

 

20. ГАВО. Ф.1300. Оп.1. Д. Л. 75-76.

 

21. Воспоминания Л.Е. Буниной, записанные осенью 2005 г.

 

22. Ю.М. Иконников. «Тревожные сны». М. 1986 г. С. 72.

 

23. Справочник партийного работника. Справочный выпуск с 1956 по 1982 гг. М. 1984 г. С.5.

 

24. И.И. Ивлев. Военная археология. Методика поисковых архивно-полевых исследований. г. Архангельск. 1995 г

 

25. И.И. Ивлев. Военная археология. Методика поисковых архивно-полевых исследований. г. Архангельск. 1995 г

 

26. Ю.М. Иконников. «Тревожные сны». М. 1986 г. С. 72.

 

27. В каменоломнях Аджимушкая. М. 1990 г. С.

 

28. Князев Г.Н., Проценко И.С. Доблесть бессмертна. М. 1986 г. С 6.

 

29. Журнал «Офицеры» № 6 (20) 2005 г.(?) С. 32.

 

30. Там же.

 

31. Там же.

 

32. О.В. Лишин, А.К. Лишин Это нужно живым. М. Педагогика. 1990 г. С.41-43.

 

33. Воспоминания М.М. Вальчук, записанные на Вахте Памяти 1987 года.

 

34. С.И. Садовников Поиск ставший судьбой. М. 2003. с.17.

 

35. Летопись поискового движения России. Ростов н/Д. 2005 г. С….

 

36. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С.8.

 

37. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С. 5.

 

38. Г.Н. Князев, И.С. Проценко «Доблесть бессмертна», М. 1986 г. С. 122

 

39. Там же. С. 122.

 

40. Журнал «Огонек» № за 1961 г.)

 

41. Г.Н. Князев, И.С. Проценко «Доблесть бессмертна», М. 1986 г., стр. 124.

 

42. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С. 91.

 

43. Там же. С. 24.

 

44. Рассказ записан со словэту техникука нашей организации за все годы — .. И. Андреева 23 октября 2003 года. г. Новороссийск, Широкая Балка, Б/о «Голубая акула».
45. Сборник «Поисковое движение как форма изучения событий Великой Отечественной войны». Курск. 2005. С. 207.

 

46. Летопись поискового движения России. Ростов н/Д. 2005 г. С.….

 

47. Летопись поискового движения России. Ростов н/Д. 2005 г. С.…

 

48. Журнал «Вокруг сета» № … 1974 г.

 

49. М. Черепанов….

 

50. М. Черепанов….)

 

51. Мы идем по земле, политой кровью… г. Киров, 2005 г. С.7.

 

52. Н.Г. Куликовских и Л.П. Аскерко «Отдавая долги…» Смоленск. 2006. с….

 

53. «СНЕЖНОМУ ДЕСАНТУ» — 35 ЛЕТ !» М. Черепанов …

 

54. Воспоминания о С.С. Смирнове. М. 1987 г. С….

 

55. ГАРМ. Ф. Д. С.)

 

56. «Летопись поискового движения России» Ростов н/Д. 2005 г. С.….

 

57. Мы идем по земле, политой кровью… г. Киров, 2005 г. С.8.

 

58. «КП» № 107 от 11. 05. 1989 г.

 

59. «Правда» № 358 от 24. 12. 1990 г.

 

60. Сборник. Место боя как исторический памятник периода Великой Отечественной войны. М. 1996 г. С. 33.

 

61. БВ № 13, ноябрь 2004 года.